Аттракцион
Рассказ-миниатюра.
G
читать дальше
Я встретил его на празднике, который устраивал город в честь своего юбилея. Он был в пестром костюме уличного клоуна. Самый типичный и самый настоящий клоун. Вернее, скоморох. Дурашливый, веселый и неунывающий. Он был шумным пестрым осколком этого праздника. Вокруг то там, то здесь мелькали пьяные лица, да под ногами звенели бутылки, а он – светился. Не знаю как, но у него получалось.
Его аттракцион назывался «Неваляшка» и судя по всему, его звали примерно так же. Фокус был простым – на небольшом подиуме были разбросаны мелкие пластиковые шарики. Много, они почти ровным слоем заполняли это пространство, если конечно их разложить по порядку и, как принято, аккуратно. Прохожие могли за небольшую плату швырнуть в клоуна теннисный мяч. Он уворачивался. И конечно же, падал. Раз за разом. И все так же вставал, и улыбался, снова и снова. Люди смеялись и платили снова. Мяч с глухим стуком бился об деревянную стену позади клоуна и катился обратно. Он действительно был очень быстрым. Оттуда несло смехом толпы и звуком очередного броска.
Небольшой, невысокий человечек в пестрых, сшитых в одно целое, лохмотья на угоду шумной толпе, скачущий по зыбкой земле. Заворожило бы, не будь так странно от этого на душе. Видеть не хотелось.
Я бродил по окраине шумного праздника. У нас за библиотекой, площадь которой теперь превращают в огни и краски, начинаются старые дома. Деревянные, покосившиеся домики, притаившиеся в тени бетонного великана стекла и пластика. Здесь отчетлива видна разница. Современных лозунгов распятых на домах и того, что было до всего, до каменных колонн. Можно легко остудиться от бесконечного праздника и вколачиваемой веры в столь же бесконечное будущее.
Он сидел прислонившись спиной к библиотеки и смотрел куда-то вдаль, где за пригорком уходили вниз, по обрыву, дома из прошлого. Жмурился на солнышке, медленно раскуривая самокрутку. Меня удивило сколько то, что он здесь, а скорее – куда он смотрел. И как смотрел. Довольный, совершенно счастливый взгляд, смотрящий за горизонт.
- Тебе больно?
Он поднял голову, посмотрел на меня. Улыбнулся приветливо.
- Нет.
По его сейчас обнаженным рукам шли рядами мелкие синяки.
- Ты ведь падаешь. На пол, на шары. Это ведь больно. И ты… Ведь не всегда уворачиваешься…
- Ну и что?
Он беззаботно выпустил струю дыма.
…А меня бы удивило, кури я в стороне, интерес случайного прохожего….
Оторвал взор от созерцания прохудившихся крыш.
- Почему мне должно быть больно?
У меня брови потянулись вверх.
- Ты ведь падаешь. У тебя руки в синяках. Даже уже желтые, это же должно быть больно, раз за разом падать и получать новые, поверх старых.
Он поднял руку, словно видя её впервые. Внимательно осмотрел. Улыбнулся. Посмотрел на меня.
- Ну и что?
Аргументов не нашлось. Я просто присел на корточки рядом, достал сигареты. Странно, но запах его самокрутки отдавал совсем не дешевым табаком.
Мы так и сидели, молча курили. Он смотрел вдаль, блуждая по своим мыслям, неведомо кому улыбаясь. Было отчего-то очень спокойно, хоть и шумело рядом человеческое море.
- Когда человек падает или когда ему больно, или он теряет что-то, то он начинает плакать. Плачет глазами, руками, бутылкой вина, просто плачет, как умеет. Злиться, что потерял. Или чувствует тоску. И мир вокруг ему прощает, словно это дает ему право повернуться и гордо встать на горло всем. Ему больно. Что говорят про людей, которым было больно? Они стареют от неё. А что скажут про вечно счастливого? Он глупый и наивный. Жизнь ведь такая сложная штука. Он должен стать взрослым. Зрелым. А что это такое? Позабыть о чем-то важном, что было до этого. Синяки проходят. Правда. Я то знаю. Только если позволить удару проникнуть в душу, давая ему такую власть над собой, они уходят очень долго. Да, под ногами шары, на которых я падаю, да, есть мяч, который в меня кидают люди. Но ты никогда не пробовал прыгать на такой земле? Если шарик попадает под стопу как нужно, ты на нем пируэты сможешь вертануть. А мне хочется вот попасть под этот шар, пускай они улыбаются.
Он внимательно и строго глянул на меня. Вдруг показал язык, дурашливо повернув голову. Невольно вырвалась улыбка. Жмурился, совсем напомнив кота, довольного своей жизнью. Встал, отряхнул с ног землю, глянул на меня.
…А он не такой уж и высокий. Маленький человек. Без возраста.
- Лучше я буду счастливым ребенком.
И побежал обратно к своему подиуму, с размаху прыгая на шары. Он вдруг изогнулся, проворачиваясь, едва касаясь ногами земли, закружился, перекатываясь с ног на руки, словно затевая танец. Шары разметало от движения и под стопами осталось сухое полированное дерево, весело светящееся от дневного солнца.
Рассказ-миниатюра.
G
читать дальше
Я встретил его на празднике, который устраивал город в честь своего юбилея. Он был в пестром костюме уличного клоуна. Самый типичный и самый настоящий клоун. Вернее, скоморох. Дурашливый, веселый и неунывающий. Он был шумным пестрым осколком этого праздника. Вокруг то там, то здесь мелькали пьяные лица, да под ногами звенели бутылки, а он – светился. Не знаю как, но у него получалось.
Его аттракцион назывался «Неваляшка» и судя по всему, его звали примерно так же. Фокус был простым – на небольшом подиуме были разбросаны мелкие пластиковые шарики. Много, они почти ровным слоем заполняли это пространство, если конечно их разложить по порядку и, как принято, аккуратно. Прохожие могли за небольшую плату швырнуть в клоуна теннисный мяч. Он уворачивался. И конечно же, падал. Раз за разом. И все так же вставал, и улыбался, снова и снова. Люди смеялись и платили снова. Мяч с глухим стуком бился об деревянную стену позади клоуна и катился обратно. Он действительно был очень быстрым. Оттуда несло смехом толпы и звуком очередного броска.
Небольшой, невысокий человечек в пестрых, сшитых в одно целое, лохмотья на угоду шумной толпе, скачущий по зыбкой земле. Заворожило бы, не будь так странно от этого на душе. Видеть не хотелось.
Я бродил по окраине шумного праздника. У нас за библиотекой, площадь которой теперь превращают в огни и краски, начинаются старые дома. Деревянные, покосившиеся домики, притаившиеся в тени бетонного великана стекла и пластика. Здесь отчетлива видна разница. Современных лозунгов распятых на домах и того, что было до всего, до каменных колонн. Можно легко остудиться от бесконечного праздника и вколачиваемой веры в столь же бесконечное будущее.
Он сидел прислонившись спиной к библиотеки и смотрел куда-то вдаль, где за пригорком уходили вниз, по обрыву, дома из прошлого. Жмурился на солнышке, медленно раскуривая самокрутку. Меня удивило сколько то, что он здесь, а скорее – куда он смотрел. И как смотрел. Довольный, совершенно счастливый взгляд, смотрящий за горизонт.
- Тебе больно?
Он поднял голову, посмотрел на меня. Улыбнулся приветливо.
- Нет.
По его сейчас обнаженным рукам шли рядами мелкие синяки.
- Ты ведь падаешь. На пол, на шары. Это ведь больно. И ты… Ведь не всегда уворачиваешься…
- Ну и что?
Он беззаботно выпустил струю дыма.
…А меня бы удивило, кури я в стороне, интерес случайного прохожего….
Оторвал взор от созерцания прохудившихся крыш.
- Почему мне должно быть больно?
У меня брови потянулись вверх.
- Ты ведь падаешь. У тебя руки в синяках. Даже уже желтые, это же должно быть больно, раз за разом падать и получать новые, поверх старых.
Он поднял руку, словно видя её впервые. Внимательно осмотрел. Улыбнулся. Посмотрел на меня.
- Ну и что?
Аргументов не нашлось. Я просто присел на корточки рядом, достал сигареты. Странно, но запах его самокрутки отдавал совсем не дешевым табаком.
Мы так и сидели, молча курили. Он смотрел вдаль, блуждая по своим мыслям, неведомо кому улыбаясь. Было отчего-то очень спокойно, хоть и шумело рядом человеческое море.
- Когда человек падает или когда ему больно, или он теряет что-то, то он начинает плакать. Плачет глазами, руками, бутылкой вина, просто плачет, как умеет. Злиться, что потерял. Или чувствует тоску. И мир вокруг ему прощает, словно это дает ему право повернуться и гордо встать на горло всем. Ему больно. Что говорят про людей, которым было больно? Они стареют от неё. А что скажут про вечно счастливого? Он глупый и наивный. Жизнь ведь такая сложная штука. Он должен стать взрослым. Зрелым. А что это такое? Позабыть о чем-то важном, что было до этого. Синяки проходят. Правда. Я то знаю. Только если позволить удару проникнуть в душу, давая ему такую власть над собой, они уходят очень долго. Да, под ногами шары, на которых я падаю, да, есть мяч, который в меня кидают люди. Но ты никогда не пробовал прыгать на такой земле? Если шарик попадает под стопу как нужно, ты на нем пируэты сможешь вертануть. А мне хочется вот попасть под этот шар, пускай они улыбаются.
Он внимательно и строго глянул на меня. Вдруг показал язык, дурашливо повернув голову. Невольно вырвалась улыбка. Жмурился, совсем напомнив кота, довольного своей жизнью. Встал, отряхнул с ног землю, глянул на меня.
…А он не такой уж и высокий. Маленький человек. Без возраста.
- Лучше я буду счастливым ребенком.
И побежал обратно к своему подиуму, с размаху прыгая на шары. Он вдруг изогнулся, проворачиваясь, едва касаясь ногами земли, закружился, перекатываясь с ног на руки, словно затевая танец. Шары разметало от движения и под стопами осталось сухое полированное дерево, весело светящееся от дневного солнца.
@темы: lux:aeterna, Рассказ
А теперь то, что не устроило:
1). Я не вполне понимаю, зачем выделять некоторые предложения с обеих сторон многоточиями, ведь там явно понятно по смыслу, что мысль не прервана, не не закончена, но плавно дальше развивается.
2). Проверьте также пунктуацию и орфографию: в большинстве своём всё правильно, ошибок немного, но именно из-за того, что их немного, они бросаются в глаза.
Возможно, я излишне придираюсь, но это как можно более объективно.
Больше замечаний нет.
а за остальное спс, я подумаю об этом
Я так и понял, но в таком случае нужно корректно оформлять его мысли, то есть литературно: через прямую речь. В крайнем случае курсивом, что гораздо менее распространено.