average ordinary everyday superhero
Название: Сияние
Автор: Элестрин
читать дальше- Роб! Роооб!
Мадб выглядывала из окна. Все тот же пейзаж – пыльные бури за куполом, шлак под ногами и свинцовое небо. Женщина окинула взглядом улицу и позвала снова. Роб поднялся по лестнице из подвала, вытирая тряпкой перемазанные бурой жидкостью руки. Мадб обернулась с удивительной для ее лет и фигуры стремительностью, и произнесла приглушенно:
- Они снова привезли сияние.
На бледном, как у всех шахтеров, лице ее мужа отразилось волнение. Он швырнул тряпицу в угол и опустился в кресло, вытянув длинные ноги и сразу перегородив проход в заставленной мебелью кухне.
- Теперь ищейки не вылезут из поселка, пока не перевернут вверх дном, - произнес он устало.
Мадб закрыла ставни и задернула тяжелые шторы, потом сунула руку в глубокий карман своего широкого серо-зеленого платья и достала отполированную до зеркального блеска металлическую коробочку.
- О, Мадб, только не это! – Роб попытался оказать какое-то сопротивление той ауре, которая окружала эту странную вещицу, но Мадб уже щелкнула замочком и поставила коробочку на стол.
У Роба было такое ощущение, что в ее руке вспыхнула звезда. Слабо запахло озоном, и на лицах мужа и жены отразилось сияние.
Оно было бело-голубым, иногда серебристым – и оно было чистым светом. Роб хорошо помнил, как сияние появилось в их доме в первый раз. У Мадб было тогда такое лицо, как будто к ней спустились ангелы – Роб лишь смутно представлял себе, что они такое, но в книгах, которые Мадб читала, о них упоминалось часто. Она тогда попыталась прикоснуться к сиянию – поводила сквозь яркую звезду, чудесным образом спрятанную в коробочку, стальным пером, а потом и пальцами. Сияние было воплощенным светом - никаких ощущений. Только свет.
Позже она стала называть его квинтэссенцией счастья. Сияние действительно успокаивало их и наполняло тихим, безмятежным спокойствием. Пока не заканчивалось. Оно таяло быстро, унося с собой из этого серого мира шахтерского поселка крохи счастья, не оставляя следов своего присутствия или горечи, которую испытываешь, теряя нечто ценное.
Именно поэтому Мадб упорно доказывала, что это не наркотик. Сияние не вызывает привыкания, не имеет побочных эффектов, и его воздействие никак не отражается на организме, - говорила она. Роб не очень хорошо представлял себе, каким должно быть воздействие, чтобы оказать влияние на его организм, пропитанный ядовитыми испарениями в подземных ходах шахты, но Мадб чувствовала себя хорошо, поэтому он был согласен с ней.
Одно его раздражало – то, что она называла сияние "квинтэссенцией счастья". Это будто бы делало обычные радости мельче, грязнее и…
Серее.
Понятное дело, разве может день без ломоты в костях и клочок неба над куполом, не затянутый пеленой пыли или туч, изливающих кислотные дожди, сравниться с эйфорией, которая наполняла их, когда сияние озаряло лица? Поэтому Роб винил сияние. Оно наглым образом обесценивало его жизнь. Но несло с собой счастье, поэтому шахтер всякий раз загонял свои горькие мысли глубоко-глубоко.
Она сияет на их кухне – упавшая звезда, и даже дышать становится легче. И лицо Мадб меняется – она становится похожей на ту рыжую девчонку, которую он встретил двадцать лет назад в Городе, восторженную, легкую, чистую. Мадб переставала быть измученной женщиной, покрытой пылью поселка, которая навсегда въедалась в лица, а он – худым мужчиной с подорванным здоровьем и сожженной кожей.
Они тоже сияли.
Звезда начала мерцать – Робу показалось, что в такт сердцебиения, и он поймал себя на мысли, что скорее его сердце подстраивается к пульсации сияния, чем сияние реагирует на такой ничтожный факт, как сокращение больной мышцы в его впалой груди.
Погасло.
Мадб еще некоторое время смотрела на пустую коробочку, потом бросила ее в печь. Тонкий металл расплавится, покроется золой и смешается с другими отходами. И никто никогда не узнает про звезду, что сияла на их кухне этим вечером.
- Скоро дети придут, - Мадб вернулась к своей стряпне, будто отвлекалась только чтобы выпить с мужем чаю. Роб встал, размял спину, хрустнул суставами пальцев и снова спустился в подвал. У него было еще много работы.
Вечером пришли люди из городской стражи и спрашивали о сиянии. Мадб, раскрасневшись и дергая полной рукой серебряный крест на шее – неслыханную ценность, доставшуюся от матери, метала громы и молнии.
- Да как вы посмели! В моем доме эту дрянь! Да никогда! Видите? – она ткнула рукой в листок бумаги, помещенный в рамку и прибитый над дверью в гостиной, - это страница из Писания. Никогда в моем доме не будет этих ваших богомерзких вещей!
Мадб была женщиной, с которой приходилось считаться. Особенно в небольшом помещении. Она слыла религиозной особой, к тому же происходила из Города, поэтому все знали: жена Роба Андерсона – это особая стать. Мадб, кстати, тоже была в этом уверена.
В общем и целом ее религиозные познания были на уровне средневековой крестьянки со всеми вытекающими последствиями: от поклонения кусочкам бумаги, исписанным языком, которого она не знала, до философствования о вечной жизни. Впрочем, она была самой набожной и самой просвещенной в вопросах религии в шахтерском поселке.
Наверное, поэтому стража никогда не задерживалась надолго в их доме – Мадб верили. Мадб не знала точно, действительно ли сияние оскорбляет Бога, но надеялась, что он не видит ничего плохого в серебристых коробочках и простит ей ложь во спасение этих самых коробочек.
Возможно, сияние и не вызвало бы у городских властей никаких возражений, но за него платили углем. Маленькими глянцево-черными кусочками. Конечно, шахтеры всегда находили способ утаить уголь, ставший редкостью сотню лет назад, но Город всегда выстраивал такую политику, что основная часть черных камешков оседала в его руках посредством баров, увеселительных заведений, взяток страже – но так продолжалось до тех пор, пока челноки не стали привозить с юга сияние. И угольки обменивались на звезды.
Поток серебристых коробочек просачивался сквозь купол шахт, унося с собой уголь, и Город ничего не мог с ним поделать. Сияние было запрещено, пропускные пункты и даже порталы стражи и городских властей ощетинились странными приборами, которые должны были фиксировать сияние, каждый проходящий подвергался досмотру – но количество изъятых коробочек было ничтожно. А уголь, отрытый в рыхлой породе зачастую просто пальцами, уносимый в потайных карманах, завернутый в тряпье, уголь, который сравнялся по цене с алмазами, уходил в руки челноков.
- Марка взяли. Две штуки, - сообщил Роб поздно вечером за кофе, когда детей уложили спать.
- Они были у нас сегодня, - отозвалась Мадб, задумчива водя пальцем по краю чашки и глядя сквозь мужа.
Роб вопросительно поднял брови.
- Как всегда.
Он усмехнулся.
- Удивительно, как они тебе верят, Мадб. И все из-за кусочка бумаги над дверью и кусочка серебра на шее.
- Нет, Роб, - возразила жена. – Они верят в мою веру, а не, - она поперхнулась кофе, - как ты выразился, кусочки – страницу священной книги и распятие.
- Ты ведь толком не понимаешь ничего в этой латинице, - заметил муж.
- Латыни, - поправила она, не ответив на его замечание. После недолгого молчания она сказала:
- А знаешь, Роб, в Темные Века солдаты верили в мощи.
- Мощи?
- Ну да, - она замялась, - знаешь, священники несли с войском какой-нибудь ларец, в котором находились святые мощи.
Роб явно ждал пояснений.
- Ну, например, кость какого-нибудь святого. Она должна была помочь победить, - Мадб неуклюже попыталась рассеять туман, окутывавший это слово.
Роб вдруг расхохотался.
- Это ты где прочла? – спросил он, все еще посмеиваясь и утирая выступившие слезы.
Мадб раскраснелась – то ли от коньяка, добавленного в кофе, то ли от смущения.
- В новой книге, что принес Томсон вчера.
- Сказки, - махнул рукой Роб.
- Да нет же! – Мадб так резко поставила чашку, что несколько капель кофе упали на скатерть.
- И что они, этими костями друг друга забрасывали?
- Роб!
Но его, видимо, изрядно позабавили такие представления о факторах, определяющих исход боя. Роб еще некоторое время глумился над книгой, священниками и бренными останками, с удовольствием наблюдая, как полыхает праведным гневом лицо жены, а потом откинулся в кресле с неясной улыбкой на лице.
Мадб была зла и на себя, потому что не могла толком рассказать то, что путано объясняли исследования ученых, восстанавливающих древние книги. К сожалению, после шестьдесят седьмого года по новому исчислению многие источники были уничтожены. Книги были роскошью, которую она могла себе позволить – носитель в виде свитка помещался в проектор, напоминающий пюпитр, и на дисплее появлялись страницы, которые она быстро перелистывала резкими касаниями пальца на сенсорной дорожке справа от экрана, а потом внимательно изучала. Она мало что понимала в книгах по истории и религии, которые казались ей особенно таинственными и интересными – да и как может себе представить человек, родившийся под куполом, потому что во внешнем мире дули пыльные ветры и шли кислотные дожди, что под открытым небом может стоять несокрушимый гранит или мрамор? В ее мире мир, описанный в этих книгах, был обречен раскрошиться и истлеть самое большее за день.
И тем не менее она в него верила. Верила в непонятные символы листка Писания, заменявшего ей икону, хотя даже не представляла, что они означают, и не была уверена, Писание ли это.
Еще одну коробочку сияния она смогла обменять лишь через две недели. Она отдала за него два крошечных кусочка угля, что Роб принес из шахты.
Близилось Рождество. Она читала, что на Рождество загорается какая-то особенная звезда, и сияние казалось ей этой звездой. Они с Робом откроют коробочку в сочельник, и у них будет своя рождественская звезда.
Роб пришел пораньше, и Клайв с Эриком тут же повисли на отце, тараторя без умолку. Роб, отсмеиваясь, присел на табурет и с трудом стянул высокие сапоги, предусмотрительно запрятав свертки за спину. Чуть позже подарки наконец попали в руки сыновей, тут же расправившихся с упаковочной бумагой. Мадб улыбалась, глядя на детей. Клайв родился поздно, поэтому был слабым ребенком. Мадб взъерошила светлые волосы старшего сына, поцеловала обоих, и ушла накрывать на стол, вполуха слушая, как они увлеченно обсуждают подарки.
Роб обнял ее за плечи.
- Помочь?
- Все готово, - она улыбнулась.
- Это тебе, - он протянул цилиндр медного цвета.
- Ох, это книга. Спасибо, Роб.
Муж чмокнул ее в щеку и ушел в ванную.
Мадб решила отложить серебристую коробочку до того, как дети уснут. Они по негласному соглашению ограждали детей от сияния. Это не наркотик, нет же. Просто на всякий случай.
Но Роб не обрадовался подарку. Она, конечно, знала, что муж воспринимает сияние иначе, но не ожидала такой реакции. Роб накрыл ее ладонь своей рукой, не позволив сломать крошечный замочек, и покачал головой.
- Нет, Мадб.
- Но… Почему?
- Лучше скажи – зачем?
Мадб отвернулась и быстро заморгала, пытаясь справиться со слезами.
- В нашем мире так мало радости, Роб. А это…
- Квинтэссенция счастья, ну конечно же, - Роб осекся и продолжил уже мягче, - это суррогат, Мадб. Хороший, но суррогат. Да, никаких симптомов, привыкания или побочных эффектов. Я боюсь того, чего не понимаю, Мадб, и я боюсь этой штуковины, от которой я забываю о больных суставах и пластинке в черепе. А еще… Меня она злит. Она… Знаешь, она как хорошая подделка под серебряную монету в кошельке с медной мелочью, - он хрипло и невесело рассмеялся.
Мадб молчала.
- На свою мелочь я могу купить хлеб и дешевое вино, не больше – но они будут действительны. Хлеб утолит мой голод, вино ударит в голову. А на эту монету я не куплю ничего. Но при этом она лежит в моем кошельке и нагло сияет, показывая, как ничтожны мои гроши. А толку от нее – нет.
- Но это не подделка, - тихо возразила Мадб.
- Это – ничего. Давай перестанем симулировать радость, Мадб. Ее и правда слишком мало, чтобы размениваться на такое, - он кивнул в сторону коробочки, - когда у нас есть нечто большее.
- Ты так думаешь?
Он сел рядом. Мадб положила голову ему на плечо и взяла за руку. Роб взял коробочку, повертел перед глазами и бросил в огонь. Мадб тихо вздохнула. Металл начал деформироваться и чернеть. Роб ожидал хлопка или взрыва, но ничего не произошло. Как будто коробочка и правда была пуста.
- С Рождеством, Мадб.
- С Рождеством, Робин.
Они некоторое время молчали, не размыкая объятий, пока Мадб не ушла убирать со стола.
После того, как Роб уснул, она долго возилась с проектором, бормоча что-то себе под нос, потом с ее губ вдруг сорвалось приглушенное восклицание, и она притихла, беззвучно шевеля губами. Через некоторое время Мадб щелкнула выключателем и вышла из гостиной.
- Et lux per-pe-tu-a lux a-e-ter-na, - по слогам, с победным выражением на лице, ошибками в произношении и торжеством и благоговением в голосе прочла она в первой строке.
Ее лицо озарилось улыбкой. Она обязательно переведет эту страницу. Скоро. Она еще не знала точно, Писание это, или нет, но теперь это уже было неважно.
Мадб поправила одеяло, сползшее со спины мужа, потушила лампу, глядя в темноту, и повторила прочитанную фразу. Роб пошевелился и спросил, о чем она. Мадб поцеловала его в небритую щеку, пахнущую по случаю праздника лосьоном, и опустилась на подушки.
Просто так, - сказала она, улыбаясь самой себе.
Автор: Элестрин
читать дальше- Роб! Роооб!
Мадб выглядывала из окна. Все тот же пейзаж – пыльные бури за куполом, шлак под ногами и свинцовое небо. Женщина окинула взглядом улицу и позвала снова. Роб поднялся по лестнице из подвала, вытирая тряпкой перемазанные бурой жидкостью руки. Мадб обернулась с удивительной для ее лет и фигуры стремительностью, и произнесла приглушенно:
- Они снова привезли сияние.
На бледном, как у всех шахтеров, лице ее мужа отразилось волнение. Он швырнул тряпицу в угол и опустился в кресло, вытянув длинные ноги и сразу перегородив проход в заставленной мебелью кухне.
- Теперь ищейки не вылезут из поселка, пока не перевернут вверх дном, - произнес он устало.
Мадб закрыла ставни и задернула тяжелые шторы, потом сунула руку в глубокий карман своего широкого серо-зеленого платья и достала отполированную до зеркального блеска металлическую коробочку.
- О, Мадб, только не это! – Роб попытался оказать какое-то сопротивление той ауре, которая окружала эту странную вещицу, но Мадб уже щелкнула замочком и поставила коробочку на стол.
У Роба было такое ощущение, что в ее руке вспыхнула звезда. Слабо запахло озоном, и на лицах мужа и жены отразилось сияние.
Оно было бело-голубым, иногда серебристым – и оно было чистым светом. Роб хорошо помнил, как сияние появилось в их доме в первый раз. У Мадб было тогда такое лицо, как будто к ней спустились ангелы – Роб лишь смутно представлял себе, что они такое, но в книгах, которые Мадб читала, о них упоминалось часто. Она тогда попыталась прикоснуться к сиянию – поводила сквозь яркую звезду, чудесным образом спрятанную в коробочку, стальным пером, а потом и пальцами. Сияние было воплощенным светом - никаких ощущений. Только свет.
Позже она стала называть его квинтэссенцией счастья. Сияние действительно успокаивало их и наполняло тихим, безмятежным спокойствием. Пока не заканчивалось. Оно таяло быстро, унося с собой из этого серого мира шахтерского поселка крохи счастья, не оставляя следов своего присутствия или горечи, которую испытываешь, теряя нечто ценное.
Именно поэтому Мадб упорно доказывала, что это не наркотик. Сияние не вызывает привыкания, не имеет побочных эффектов, и его воздействие никак не отражается на организме, - говорила она. Роб не очень хорошо представлял себе, каким должно быть воздействие, чтобы оказать влияние на его организм, пропитанный ядовитыми испарениями в подземных ходах шахты, но Мадб чувствовала себя хорошо, поэтому он был согласен с ней.
Одно его раздражало – то, что она называла сияние "квинтэссенцией счастья". Это будто бы делало обычные радости мельче, грязнее и…
Серее.
Понятное дело, разве может день без ломоты в костях и клочок неба над куполом, не затянутый пеленой пыли или туч, изливающих кислотные дожди, сравниться с эйфорией, которая наполняла их, когда сияние озаряло лица? Поэтому Роб винил сияние. Оно наглым образом обесценивало его жизнь. Но несло с собой счастье, поэтому шахтер всякий раз загонял свои горькие мысли глубоко-глубоко.
Она сияет на их кухне – упавшая звезда, и даже дышать становится легче. И лицо Мадб меняется – она становится похожей на ту рыжую девчонку, которую он встретил двадцать лет назад в Городе, восторженную, легкую, чистую. Мадб переставала быть измученной женщиной, покрытой пылью поселка, которая навсегда въедалась в лица, а он – худым мужчиной с подорванным здоровьем и сожженной кожей.
Они тоже сияли.
Звезда начала мерцать – Робу показалось, что в такт сердцебиения, и он поймал себя на мысли, что скорее его сердце подстраивается к пульсации сияния, чем сияние реагирует на такой ничтожный факт, как сокращение больной мышцы в его впалой груди.
Погасло.
Мадб еще некоторое время смотрела на пустую коробочку, потом бросила ее в печь. Тонкий металл расплавится, покроется золой и смешается с другими отходами. И никто никогда не узнает про звезду, что сияла на их кухне этим вечером.
- Скоро дети придут, - Мадб вернулась к своей стряпне, будто отвлекалась только чтобы выпить с мужем чаю. Роб встал, размял спину, хрустнул суставами пальцев и снова спустился в подвал. У него было еще много работы.
Вечером пришли люди из городской стражи и спрашивали о сиянии. Мадб, раскрасневшись и дергая полной рукой серебряный крест на шее – неслыханную ценность, доставшуюся от матери, метала громы и молнии.
- Да как вы посмели! В моем доме эту дрянь! Да никогда! Видите? – она ткнула рукой в листок бумаги, помещенный в рамку и прибитый над дверью в гостиной, - это страница из Писания. Никогда в моем доме не будет этих ваших богомерзких вещей!
Мадб была женщиной, с которой приходилось считаться. Особенно в небольшом помещении. Она слыла религиозной особой, к тому же происходила из Города, поэтому все знали: жена Роба Андерсона – это особая стать. Мадб, кстати, тоже была в этом уверена.
В общем и целом ее религиозные познания были на уровне средневековой крестьянки со всеми вытекающими последствиями: от поклонения кусочкам бумаги, исписанным языком, которого она не знала, до философствования о вечной жизни. Впрочем, она была самой набожной и самой просвещенной в вопросах религии в шахтерском поселке.
Наверное, поэтому стража никогда не задерживалась надолго в их доме – Мадб верили. Мадб не знала точно, действительно ли сияние оскорбляет Бога, но надеялась, что он не видит ничего плохого в серебристых коробочках и простит ей ложь во спасение этих самых коробочек.
Возможно, сияние и не вызвало бы у городских властей никаких возражений, но за него платили углем. Маленькими глянцево-черными кусочками. Конечно, шахтеры всегда находили способ утаить уголь, ставший редкостью сотню лет назад, но Город всегда выстраивал такую политику, что основная часть черных камешков оседала в его руках посредством баров, увеселительных заведений, взяток страже – но так продолжалось до тех пор, пока челноки не стали привозить с юга сияние. И угольки обменивались на звезды.
Поток серебристых коробочек просачивался сквозь купол шахт, унося с собой уголь, и Город ничего не мог с ним поделать. Сияние было запрещено, пропускные пункты и даже порталы стражи и городских властей ощетинились странными приборами, которые должны были фиксировать сияние, каждый проходящий подвергался досмотру – но количество изъятых коробочек было ничтожно. А уголь, отрытый в рыхлой породе зачастую просто пальцами, уносимый в потайных карманах, завернутый в тряпье, уголь, который сравнялся по цене с алмазами, уходил в руки челноков.
- Марка взяли. Две штуки, - сообщил Роб поздно вечером за кофе, когда детей уложили спать.
- Они были у нас сегодня, - отозвалась Мадб, задумчива водя пальцем по краю чашки и глядя сквозь мужа.
Роб вопросительно поднял брови.
- Как всегда.
Он усмехнулся.
- Удивительно, как они тебе верят, Мадб. И все из-за кусочка бумаги над дверью и кусочка серебра на шее.
- Нет, Роб, - возразила жена. – Они верят в мою веру, а не, - она поперхнулась кофе, - как ты выразился, кусочки – страницу священной книги и распятие.
- Ты ведь толком не понимаешь ничего в этой латинице, - заметил муж.
- Латыни, - поправила она, не ответив на его замечание. После недолгого молчания она сказала:
- А знаешь, Роб, в Темные Века солдаты верили в мощи.
- Мощи?
- Ну да, - она замялась, - знаешь, священники несли с войском какой-нибудь ларец, в котором находились святые мощи.
Роб явно ждал пояснений.
- Ну, например, кость какого-нибудь святого. Она должна была помочь победить, - Мадб неуклюже попыталась рассеять туман, окутывавший это слово.
Роб вдруг расхохотался.
- Это ты где прочла? – спросил он, все еще посмеиваясь и утирая выступившие слезы.
Мадб раскраснелась – то ли от коньяка, добавленного в кофе, то ли от смущения.
- В новой книге, что принес Томсон вчера.
- Сказки, - махнул рукой Роб.
- Да нет же! – Мадб так резко поставила чашку, что несколько капель кофе упали на скатерть.
- И что они, этими костями друг друга забрасывали?
- Роб!
Но его, видимо, изрядно позабавили такие представления о факторах, определяющих исход боя. Роб еще некоторое время глумился над книгой, священниками и бренными останками, с удовольствием наблюдая, как полыхает праведным гневом лицо жены, а потом откинулся в кресле с неясной улыбкой на лице.
Мадб была зла и на себя, потому что не могла толком рассказать то, что путано объясняли исследования ученых, восстанавливающих древние книги. К сожалению, после шестьдесят седьмого года по новому исчислению многие источники были уничтожены. Книги были роскошью, которую она могла себе позволить – носитель в виде свитка помещался в проектор, напоминающий пюпитр, и на дисплее появлялись страницы, которые она быстро перелистывала резкими касаниями пальца на сенсорной дорожке справа от экрана, а потом внимательно изучала. Она мало что понимала в книгах по истории и религии, которые казались ей особенно таинственными и интересными – да и как может себе представить человек, родившийся под куполом, потому что во внешнем мире дули пыльные ветры и шли кислотные дожди, что под открытым небом может стоять несокрушимый гранит или мрамор? В ее мире мир, описанный в этих книгах, был обречен раскрошиться и истлеть самое большее за день.
И тем не менее она в него верила. Верила в непонятные символы листка Писания, заменявшего ей икону, хотя даже не представляла, что они означают, и не была уверена, Писание ли это.
Еще одну коробочку сияния она смогла обменять лишь через две недели. Она отдала за него два крошечных кусочка угля, что Роб принес из шахты.
Близилось Рождество. Она читала, что на Рождество загорается какая-то особенная звезда, и сияние казалось ей этой звездой. Они с Робом откроют коробочку в сочельник, и у них будет своя рождественская звезда.
Роб пришел пораньше, и Клайв с Эриком тут же повисли на отце, тараторя без умолку. Роб, отсмеиваясь, присел на табурет и с трудом стянул высокие сапоги, предусмотрительно запрятав свертки за спину. Чуть позже подарки наконец попали в руки сыновей, тут же расправившихся с упаковочной бумагой. Мадб улыбалась, глядя на детей. Клайв родился поздно, поэтому был слабым ребенком. Мадб взъерошила светлые волосы старшего сына, поцеловала обоих, и ушла накрывать на стол, вполуха слушая, как они увлеченно обсуждают подарки.
Роб обнял ее за плечи.
- Помочь?
- Все готово, - она улыбнулась.
- Это тебе, - он протянул цилиндр медного цвета.
- Ох, это книга. Спасибо, Роб.
Муж чмокнул ее в щеку и ушел в ванную.
Мадб решила отложить серебристую коробочку до того, как дети уснут. Они по негласному соглашению ограждали детей от сияния. Это не наркотик, нет же. Просто на всякий случай.
Но Роб не обрадовался подарку. Она, конечно, знала, что муж воспринимает сияние иначе, но не ожидала такой реакции. Роб накрыл ее ладонь своей рукой, не позволив сломать крошечный замочек, и покачал головой.
- Нет, Мадб.
- Но… Почему?
- Лучше скажи – зачем?
Мадб отвернулась и быстро заморгала, пытаясь справиться со слезами.
- В нашем мире так мало радости, Роб. А это…
- Квинтэссенция счастья, ну конечно же, - Роб осекся и продолжил уже мягче, - это суррогат, Мадб. Хороший, но суррогат. Да, никаких симптомов, привыкания или побочных эффектов. Я боюсь того, чего не понимаю, Мадб, и я боюсь этой штуковины, от которой я забываю о больных суставах и пластинке в черепе. А еще… Меня она злит. Она… Знаешь, она как хорошая подделка под серебряную монету в кошельке с медной мелочью, - он хрипло и невесело рассмеялся.
Мадб молчала.
- На свою мелочь я могу купить хлеб и дешевое вино, не больше – но они будут действительны. Хлеб утолит мой голод, вино ударит в голову. А на эту монету я не куплю ничего. Но при этом она лежит в моем кошельке и нагло сияет, показывая, как ничтожны мои гроши. А толку от нее – нет.
- Но это не подделка, - тихо возразила Мадб.
- Это – ничего. Давай перестанем симулировать радость, Мадб. Ее и правда слишком мало, чтобы размениваться на такое, - он кивнул в сторону коробочки, - когда у нас есть нечто большее.
- Ты так думаешь?
Он сел рядом. Мадб положила голову ему на плечо и взяла за руку. Роб взял коробочку, повертел перед глазами и бросил в огонь. Мадб тихо вздохнула. Металл начал деформироваться и чернеть. Роб ожидал хлопка или взрыва, но ничего не произошло. Как будто коробочка и правда была пуста.
- С Рождеством, Мадб.
- С Рождеством, Робин.
Они некоторое время молчали, не размыкая объятий, пока Мадб не ушла убирать со стола.
После того, как Роб уснул, она долго возилась с проектором, бормоча что-то себе под нос, потом с ее губ вдруг сорвалось приглушенное восклицание, и она притихла, беззвучно шевеля губами. Через некоторое время Мадб щелкнула выключателем и вышла из гостиной.
- Et lux per-pe-tu-a lux a-e-ter-na, - по слогам, с победным выражением на лице, ошибками в произношении и торжеством и благоговением в голосе прочла она в первой строке.
Ее лицо озарилось улыбкой. Она обязательно переведет эту страницу. Скоро. Она еще не знала точно, Писание это, или нет, но теперь это уже было неважно.
Мадб поправила одеяло, сползшее со спины мужа, потушила лампу, глядя в темноту, и повторила прочитанную фразу. Роб пошевелился и спросил, о чем она. Мадб поцеловала его в небритую щеку, пахнущую по случаю праздника лосьоном, и опустилась на подушки.
Просто так, - сказала она, улыбаясь самой себе.
-
-
12.01.2009 в 10:18Вечером обязательно почитаю толком))