Название: Мир вверх ногами.запах человека.
Автор/авторы: Eridan Nienor
Рейтинг: G
Жанр: рассказ-воспомнинани
Размер: mini
Краткое описание: небольшое воспоминание и философия жизни одной собаки
читать дальше***
Вы думаете, что мы видим мир черно-белым и верх ногами. Вы – умные существа – считаете, что мы не понимаем вашей речи. Однако же это не так. Я способен оценить невинность свежей листвы на весенних деревьях, способен увидеть пышную, густую августовскую зелень. Я не только могу понять каждое ваше слово – я в состоянии оценить его тембр и понять, что же вы чувствуете. И ты, о, великий Человек, не можешь это принять!
Ваши боги милосердны к вам, вы чтите их и любите, по сути, не за что. Наш бог – это наш Хозяин. Хозяином мы зовем человека с вашей наводки. Для нас – это бог, которого мы любим, порой не за что…. У нас свои боги, у нас свои святыни. Правда, в отличии от тебя, Человек, святыня у нас одна – запах Бога.
Мои лапы легко ступают по мокрому асфальту. Я могу стерпеть и намордник на носу, и жесткий ошейник, впивающийся в шею. Я не могу терпеть твое предательство, Человек. Мы идем по городу. Мимо нас шумят машины, спешат люди. А я иду возле ноги человека, нет, не хозяина. Мужчина по имени Серж просто отец моего бога…. Сегодня я иду с ним, и я в отчаянии, потому что нет никакого выхода. Поднимаю глаза и смотрю на Сержа – он спокоен и сдержан. В ушах у него наушники. Конечно, он даже не видит сейчас моих глаз. О, Человече, как много ты бы увидел в них, если бы захотел….
I
Я помню свое детство. Все, начиная с теплого бока матери и первого молока. А для тебя, великий человек, это недоступно. В яркое сентябрьское утро я впервые познакомился с Ней. Мой бог, мой Хозяин! Мы ведь сразу чувствуем, кто хозяин. Это была девчонка. Маленькая девчонка, одиннадцати лет от роду. И я – щенок, которому едва минул месяц. Мы смотрели друг на друга и понимали, что это навсегда. Это не любовь, это – больше. Первую ночь, что я пробыл без матери, я провел под теплой рукой у этой девчонки. Ее звали Ника, и эти четыре буквы для меня были божественной музыкой. Она часто звала какого-то Криса, и только потом я понял, что Крис - это я. Только эта божественная Ника могла придумать такое имя! Сколько раз я благодарил небо за свое имя, каждый раз лежа подле кровати своей милой богини.
Счастливее того времени не было ничего в моей жизни! Ника была со мной каждый день, каждый час. И мне, маленькому комочку шерсти с несформировавшимися еще мягкими ушами домиком, больше не нужно было ничего. Лишь бы она почаще произносила мое имя своим чудным звонким голосом. Стояли теплые дни; почти все светлое время суток мы находились на воздухе, валялись на траве, бегали по росе. Ника научила меня плавать.
А потом внезапно все прошло. Воздух похолодел. Он был острым и влажным, от него пахло водой и грустью. Утром я, как всегда, просыпался спозаранку и сидел возле кровати Ники, ожидая, когда же ее бесподобные серые глаза посмотрят на меня, рассмеются, а теплые руки возьмут к себе на кровать. Глаза открывались, улыбались, но потом она просто трепала меня по голове и уходила. До середины дня моей Ники не было со мной, и я скучал один в пустой квартире. Она приходила, и моей радости не было предела. Ника радовалась вместе со мной, говорила что-то про школу, что теперь мы меньше времени будем вот так гулять и куражиться на лужайках и в лесу. И все равно я любил ее больше всех на свете. Больше солнца, больше яркого неба и огромного раскрытого, подобно зонту, мира.
В те редкие дни, когда Ника никуда не уходила утром, я был с ней. Мы бродили по узким городским улочкам. Я часто играл с другими щенками, подобными мне, но никогда подобные игры не могли заменить мне радости общения с Никой. А потом она начала меня учить. Человек называет это дрессировкой, но я не вижу ничего особенного в том, чтобы дать лапу за кусочек печенья, сесть или лечь. К тому же, видя, как радует это мою драгоценную хозяйку, я готов был подавать любую из, доступных мне, четырех лап, садиться, ложиться, вставать, повторять все снова….
В один из ярких желтых дней мы долго бродили по парку, спустились в лес. Ника рассказывала мне обо всем, о чем думала, и я был жутко горд тем, что она считает меня достойным своих мыслей. Мы шли все дальше и дальше, уходили в приятную сырую прохладу осеннего леса. Я никогда не перечил Ей, считая, что раз Она что-то делает, значит, так оно и нужно. Но сейчас мне стало не по себе: так далеко в городской бор мы еще не забродили. Внезапно звенящую в сумерках тишину разорвал жуткий лай. «Чужой, уходи, уходи, я уже приближаюсь!» - рычал несущийся к нам огромный черный пес. За всю свою жизнь я не видел собаки, больше своей матери. Мчащийся к нам зверь был намного выше, больше и страшнее. Ника, моя бесстрашная Ника, которая могла защитить меня от всего на свете, теперь боялась. Я плохо представлял, что делаю, и что будет потом. Я просто должен был защитить Ее. Из всех своих щенячьих сил. И я дрался. Дрался, как умел. Я не чувствовал боли. Ее заменил дикий, неописуемый страх. Страх за собственную шкуру и за Хозяйку. Пес ушел. Не думаю, что его испугал я. Просто мы с Никой стали ему не интересны, или может он услышал голос своего Хозяина. Ника плакала. Плакала и гладила меня по голове, а у меня не было сил подняться и утешить ее. И за это я себя ненавидел.
***
Улицы, переходы, тротуары…. Может, я вижу это все в последний раз? Может, меня увезут отсюда далеко-далеко. Грустный дождь забарабанил по асфальту. Моей шерсти коснулись первые ноябрьские капли. Я нарочно иду медленнее, Серж тоже замедляет шаг. Интересно, может быть, он понимает? Понимает, что я хочу попрощаться с этими местами? А, нет. Просто светофор….
Вот скамейка. На ней мы с Никой как-то ели мороженое. Я весь испачкался в белой вкусной массе, а она смеялась надо мной. А вот под тем мостиком, возле широкого фонтана, мы как-то купались. А потом нас ругал человек в форме…. Каждый метр этой улицы, улицы, на которой я прожил все четыре свои года, просто дышал жизнью. Ушедшей жизнью, которая навсегда останется только в моей памяти. Я ухожу, и неизвестно, вернусь или нет.
Сколько нас, Человек, ты уводишь, заставляешь страдать, отрывая от привычных и любимых мест и людей? Часто ли, оставляя одного из нас, ты оборачивался? Часто ли видел глаза того, кого продал, отдал, бросил? Конечно, не видел. Не видел, человече, потому, что тебе никогда не хватит сил обернуться, остановиться, вспомнить…. Тебе никогда не хватит мужества попробовать снова, найти другой выход, постараться взять на себя ответственность. «Мы в ответе за тех, кого приручили», - сказал как-то один из вас. Сказал, а вы забыли. А жаль….
II
Я помню боль. Я помню слезы. Слезы Ники я видел каждый час, каждый день. Я лежал, спрятав голову под ее ладошку, и молчал, понимая, что она плачет из-за меня. Что это моя вина, мои слезы. У меня болела лапа, было порвано плечо. Я едва мог дышать, но меня это не волновало и не пугало так, как пугали слезы моей драгоценной Ники. Я спал, просыпался, снова забывался во сне, и неизменно, открывая глаза, видел рядом Ее. И мне было стыдно, что тратит на меня так много времени.
Я пролежал так около недели, каждый раз стыдясь и радуясь тому, что моя драгоценная Хозяйка не отходит от меня. Не зная, как меня развлечь, она читала мне книжки. Я понимал каждое ее слово, ловил каждую интонацию. Порой слова расплывались в моей больной голове темными кругами, порой были настолько ясно белыми, что я невольно пугался этой четкости. Я пожалел, что являюсь обладателем самых больших ушей, как говорил Ника. Она называла меня летучей мышью, и я был горд этим. Я слабо понимал, что такое летучая мышь, но считал, что, раз Нике это создание так нравится, значит, оно просто великолепно.
Уши – самое слабое мое место. И думаю, так не только у меня. Слух собаки – самый острый. При болезни я ощущал каждый звук почти физически. Каждая моя рана трепетала от любого резкого звука.
Все прошло, все вернулось в свое русло. Ника, болтая со мной как-то, рассказала мне о том, что есть каникулы, а есть - школа, где их учат. Я не понял, чему именно можно еще научить мою Нику. Мою умную, добрую, красивую и веселую Нику. Понял я одно: каникулы – лучшее время на свете. Тогда мы можем быть вместе почти каждый час. И вот одну осеннюю неделю она могла отдохнуть и провести ее со мной. Мы любили выходить на берег реки, разводить костер и носиться по желтым листьям, закапываться в них с головой, прыгать в ледяную осеннюю воду, а потом, дрожа от холода, греться у костра. И лежать на груде сухих листьев и смотреть на огромное, неистово синее небо.
Я был счастлив, я был уверен, что счастлива и Она.
Каникулы кончились, потом кончилось и золотое время. Однажды, выходя утром на улицу, я замер. С неба падали не привычные мне желтые листья, а былые перья. Я хотел спросить у Ники, кто распотрошил столько птиц, что их перья до сих пор летят с неба на нас. Только потом понял, что Ника не понимает моего языка, а вид у меня сейчас довольно-таки глупый. Ника рассмеялась. Сколько я ее знал, она никогда не боялась выражать эмоции: если ей было весело, она смеялась, если грустно – плакала навзрыд. И вот сейчас я насмешил ее, и она хохотала.
-Это снег, глупый. Осенью с неба лилась вода, а теперь она замерзла и падает снегом. Ну, помнишь, как в морозильнике?
Как в морозильнике я помнил очень хорошо. В это ужасное холодное место, покрытое белым пухом, меня завлек потрясающий запах баранины. Запах шел из большого белого ящика, открыть его носом не составило особого труда, однако же выйти оттуда самостоятельно мне не удалось. Дверь захлопнулась и я остался внутри. Мне оставалось только, презирая себя за трусость, жалобно подвывать и звать свою Нику….
-Ну? Чего расквасился? Догоняй! Еще немец называется.
Она побежала вперед, раскидывая ногами горки белого снега. Я бросился следом, чувствуя, как холод прижимается к лапам, наддавая скорости.
Время шло, я взрослел и рос. Ника тоже взрослела, становясь все красивее и красивее. Когда мне исполнилось два года, Ей, по человеческим меркам, было шестнадцать. Если переводить наш, собачий возраст, на ваш расчет, то мы с Никой были почти ровесниками. Но, несмотря на это, моя Хозяйка стала уходить от меня все чаще и чаще. Я впервые столкнулся с ревностью. Видя, как она уходит с оравой подружек, сердце обливалось кровью. Она не забывала обо мне, нет. Мы также ходили гулять, стабильно утром и вечером. Но теперь она просто молча ходила рядом, уткнувшись в телефон, или заткнув наушниками уши. И все равно я продолжал любить ее. И не представлял себе лучшей участи.
Однажды Ника вернулась домой вся в слезах. Обычно она звала меня, но в тот день молча проскочила в свою комнату. Я не осмелился подойти к ней. Просто стоял под дверью, прижавшись носом, и вдыхал ее запах, стараясь передать частичку себя туда. Я так и уснул под дверью, так и не дождавшись, когда Ника выйдет. Я ждал ее на следующее утро, но и утром она не вышла. Показалась в прихожей она только к вечеру. Слабо улыбнулась мне и закрылась в ванной. О, как я хотел хотя бы на секунду проникнуть в ее мысли, понять, что ее тревожит и постараться помочь.
Ника вновь ушла из дома. Я провел в квартире ужасный, тревожный день, вздрагивая от каждого шороха. Я ждал Ее, но когда она пришла, мне снова не удалось узнать, что стряслось. В тот день я гулял с Сержем….
***
Странные люди…. Зачем мне их мясо? Зачем мне вообще жить? Зачем мне жить здесь? Вот уже третий час я смотрю на миску с вареным мясом, услужливо поставленную передо мной каким-то мальчишкой. Он долго гладил меня по голове, называя каким-то Рейвом. Странно, неужели он не знает, что у меня другое имя? Серж ушел, оставив меня здесь. Ушел, вжав голову в плечи и ни разу не обернувшись. Конечно, ему страшно обернуться. Страшно, потому, что он увидит в моих глазах все….
Теперь я должен жить здесь. На другой планете, в другом мире. Где-то шумит море…. Как мы с Никой мечтали его увидеть. Моя драгоценная, моя замечательная Ника! Прости меня! Я не знаю, что я сделал не правильно, в чем я перед тобой так провинился, что ты теперь не хочешь меня видеть. Если бы я смог снова вернуться к тебе, я бы вел себя по-другому. Я бы ни отходил от тебя ни на шаг, я бы пил твои слезы, я слушал каждое твое слово, делал бы все, что бы ты не попросила.
Мне бы только один раз увидеть тебя. Мельком, на улице. Хотя бы раз увидеть твои чудные, ясные глаза, услышать твой голос, понять, что у тебя все хорошо.
Нацепив поводок, ведут на улицу. Я не против, но и не за. Иду, куда ведут. В глазах мальчишки столько радости…. А я ничего не могу дать ему взамен. Знаешь ли ты, Человек, что собаки тоже могут плакать? Знаешь ли ты, что значат собачьи слезы? Это не капризы и не прихоти. Это – горе, которого тебе, да помогут Твои боги, не узнать никогда…. Знаешь ли ты, о Великий Человек, что такое наша душа? Конечно, нет. Иначе обернулся бы тогда, оставляя меня здесь.
III
Ника снова проплакала в комнате весь вечер, а я вновь просидел у нее под дверью. Потом мне удалось проникнуть в комнату. Я улегся у ее жутко холодных ног, положил морду на босые ноги. Она трепала меня за ухо и плакала. Никогда прежде я не видел Нику такой. Я вглядывался в Ее глаза, но так и не мог понять причины ее слез. Дрожащим голосом Ника называла меня умной, хорошей собакой, но я так и не мог понять, что же во мне такого хорошего, если я не могу ей помочь. Тихо поскуливая я улегся на пол. Я решил просто подождать, когда она сама расскажет мне, что случилось.
Ника так и не рассказала. У нее зазвонил телефон. Никогда не понимал, зачем людям нужно это странное устройство. На него моя Ника порой тратила больше внимания, чем на меня. Поговорив с кем-то, она выскочила из комнаты. Я вышел следом, надеясь, что она возьмет меня с собой. Ника часто так делала: когда выходила куда-то поздно вечером, брала меня с собой. Но в тот день она ушла, недостаточно сильно захлопнув двери. Я посчитал своим долгом сидеть возле полуоткрытой двери и охранять. Все-таки войти мог кто угодно.
Просидеть долго мне не удалось. Я лежал, валялся на спине, играл с собственным хвостом. Постепенно темнело, а Ники все не было и не было. Я не выдержал. Я вышел в подъезд, что раньше никогда сам не делал, и спустился на улицу. Запах Ники яркой ленточкой вился между домов, вел через парк вдоль пруда. Я не чувствовал ничего больше, кроме этого запаха, который я узнаю из тысячи.
И я нашел Ее. Ника стояла на дорожке. Рядом с ней стоял какой-то парень. Я прежде никогда не видел его, но сразу понял, что Ника плакала из-за него. А еще я понял, что Ника любит его. Не так, как меня. Возможно, даже сильнее. Но совершенно по-другому…. Она смотрела на него мокрыми от слез глазами. Смотрела влюбленными глазами, а он не видел этого. Он смотрел сквозь, и в его глазах было пренебрежение и отвращение. Я не мог оторвать от них обоих взгляда и не слышал их слов. Говорила Ника, она говорила много и быстро, но парень совершенно ее не слушал. Я притаился за колесом машины, немного успокоившись и решив дождаться ее.
А Ника все говорила и говорила, а парень не слушал ее. Он злился, и даже я это чувствовал. И вдруг внезапно он резко поднял руку и с размаху ударил Нику по щеке. Я весь подобрался. Никто не смеет поднимать руку на мою Хозяйку. Я выскочил из-за машины, слабо понимая, что делаю. Вылетев на дорожку, я прыгнул и вцепился зубами в эту руку, посмевшую ударить Ее. Закричала Ника, она звала меня, но я не мог откликнуться. Ярость захватывала меня. Мои любимые руки схватили ошейник и потянули, мои любимые ладони заколотили меня по спине. Я с трудом разжал челюсти, выпуская вопящего юношу на свободу. Он обхватил руку. Запах крови ударил мне в нос,
запутал разум. Ника вела меня прочь. Я не слышал, что он кричал нам вслед. А кричал он много и громко, и это были вовсе не комплименты в мой адрес.
Мы вернулись домой. Ника велела мне идти на место, по ее лицу снова текли слезы. Я послушно лег на коврик, вполне довольный своими действиями. Ника о чем-то долго и громко говорила с родителями, я слабо соображал, что именно она говорит. В комнату вошел Серж. Он присел возле меня, взял за морду и повернул мою голову к себе.
-Эх ты, - произнес он. Похлопал по лапе и ушел.
Ника подошла следом, взглянула на меня, но не подошла.
На следующий день к нам пришел тот самый парень, которого я рвал накануне. Он был не один, видимо, с матерью. Вышла Ника и Серж, они долго что-то обсуждали, кричали, снова были слезы…. Я не понимал, что происходит, но знал, что снова вцеплюсь в этого человека, если он попробует причинить Нике боль. Все четверо вошли в комнату и встали вокруг меня. Прижав уши. Я исподлобья смотрел на пришельцев. Ника снова плакала, но теперь беззвучно. Она улеглась рядом, положив свое мокрое лицо мне на плечо, и заговорила. Она рассказала мне все. Все, что тревожило, болело, саднило, все, что причиняло ей боль. Рассказала, как влюбилась в парня, как долго не могла обратить на себя его внимание, как недолго была счастлива, когда они были вместе. И как он предал ее, заставив ее страдать. Все эти слезы, пролитые за закрытыми дверями комнаты, были по этому ничтожеству, который посмел ударить мою Нику. Он нашел себе новую подружку, а Нику позабыл. И потом еще осмеливался приближаться к ней…
Я лежал, уткнувшись носом в лапы, и плакал. Это были слезы ревности. Дикой, еще детской собачей ревности, которая раздирала меня с того самого момента, как я впервые увидел Нику с телефоном, от которого она не отрывалась….
Ника заговорила вновь. Как выяснилось, я порвал этой мрази руку. Меня это не удивило: конечно, я ведь старался. И теперь отец парня настаивает на моем убийстве, ну или, на крайний случай, на моем отъезде из этого района города. Я не понимал, что это значит. Тогда еще не понимал… Не понял я и что значат ее слова: я тебя обязательно найду….
Я сидел в багажнике машины совершенно один. Машина отъезжала, уже отъезжала, а Ника все еще стояла на улице под проливным дождем. Она стояла неподвижно и глядела на меня. От ее ясного, прямого и горького взгляда я не мог найти себе места. Машина уезжала, она увозила меня от Нее. Я смотрел, как фигурка Ники отдаляется, как ее обнимает Серж, как она плачет у него на плече. Повернувшись, я посмотрел вперед. Бесконечная улица…. В отчаянии и непонимании я громко закричал.
-А ну фу, - бросил водитель, с опаской посмотрев на меня.
Я опешил. Куда меня везут? И почему… без Нее?
Потянулись странные, долгие, невыносимые дни. Я лежал в вольере, из которого открывался просмотр на всю улицу. Я расположился так, чтобы видеть каждого, кто появлялся на этой улице. «Я тебя обязательно найду…» - эти слова били меня по сознанию. И я ждал. Ведь Она обещала.
Неподалеку от вольера был дом. Там жили люди: мужчина, женщина и две их дочки. Порой они подходили к вольеру и звали меня, но я не хотел подходить к ним. Меня съедала тоска.
Знаешь ли ты, Человече, что такое тоска? Знаешь ли ты, что это, когда огромный горький ком сжимает твое горло и не дает дышать? Знаешь ли ты, каково это, подскакивать от каждого шороха в надежде….
Проходили месяцы, а я все лежал. Мне приносили еду, она была настолько ароматной, что есть ее не хотелось. Нежные детские ладони касались моей шерсти, но я молчал, не поднимая головы. «Я тебя обязательно найду!», «Я тебя обязательно найду!», «Я найду тебя»….
***
Скажи, что чувствуешь ты, когда садится солнце? Что завтра оно снова поднимется? Тогда тебе не понять, что это, когда ясно ощущаешь, что солнце не встало. Настало утро, но без него. Я жил без Ники. Да что там жил – я выживал без нее. Час за часом, день за днем. Все горше и горше, все страшнее и страшнее…. Я искал в толпе ее глаза, я жадно втягивал в себя воздух, стараясь найти ее запах. Но я уже не ждал. Не ждал, как тогда. Зачем? Она не дала мне надежды, она не дала обещания. Пару раз я видел Сержа. Проходил неподалеку от нас, по другой стороне улицы. К нему я не питаю никаких чувств: ни привязанности, ни злобы. Просто немного странно….
Я видел этот перрон, видел этот поезд. Видел, как Нику увозил этот железный змей. Увозил, забирал, отрывал… Она плакала, обнимая меня. Плакала и молчала. Она не сказала, что вернется. Не сказала, что любит, не сказала, что не забудет…. Ника просто прощалась со мной. Прощалась навсегда. Поезд ушел, оставив перрон и меня вместе с ним, увозя Нику. Я помню, как рванул поводок, помню, как понесся вперед, за ним. Знаю, что не догоню, знаю, не хватит сил, но….
Резкий окрик заставил меня остановиться. Серж…. Почему-то я не могу ослушаться его. Я медленно плетусь обратно, то и дело оборачиваясь. А он сел напротив меня, поправляя ошейник.
-Идем, бедолага, - произнес сухо. – Все будет хорошо.
О, как бы я хотел услышать это от Ники! Тогда бы я поверил, пусть даже и в иллюзию, но поверил бы. И жил. Наверное…
IV
У меня заболели лапы. Наверно, потому, что почти не хожу. Я по-прежнему лежу, глядя на дорогу. Прошло двести пятнадцать дней…. Двести пятнадцать дней без Ники. А я все еще живу…. Существую. И жду.
Я помню тот день, валил снег. Его было так много и он был таким мягким…. Будто предупреждал, что что-то сегодня случится…. Я услышал скрип, и замер от восторга. Так ходила только она. Подняв морду, стершимися от надзора за дорогой глазами я впился в белый поворот. Еще немного, еще секунда….
Хрупкая девичья фигурка появилась на дороге. Темные волнистые волосы, бьющиеся по плечам, лучистые глаза, легкий шаг. С бешенным лаем я кинулся к решетке, опершись на нее лапами. Я пытался привлечь к себе внимание, любыми силами, она должна понять, что я еще жив, я еще помню!
Ника бросилась к вольеру ничуть не медленнее меня. Она упала в снег, протягивая сквозь прутья свои тонкие пальцы, дотрагиваясь до моего носа, глаз, ушей. А я целовал ее руки, везде, где мог дотянуться.
-Подожди еще немного, - дрожащим голосом произнесла она, поднимаясь. – Еще немного!
Ника обошла вольер и толкнула широкие ворота. На крыльце появился хозяин дома. Я был уверен, что он встанет на пути Ники. Я кинулся к другой стенке вольера – пусть поймет, что я еще жив, что я ожил, когда вернулась Она. Ему ничего не надо было объяснять. Он просто молча сдвинул засов с моей клетки. Сколько раз я представлял себе этот миг: когда она придет за мной, а я кинусь к ней навстречу. Но сейчас что-то держало меня на месте. Я подскочил к дверце и осел на задние лапы. Но почему? Она не предала меня, она сказала, что придет – и пришла. Тогда почему я не верю?
-Крис…, -тихо, одними губами произнесла Ника, опускаясь на колени возле вольера.
Что же делаю, я снова заставляю ее бояться. Я кинулся вперед, подумав напоследок, что могу сбить ее. Ника засмеялась – как давно я не слышал ее смеха. Такого замечательного, звонкого, чистого смеха. Краем глаза я заметил, что на крыльце стоят уже и две девчонки с родителями. Девчонки не понимают, их отец – улыбается.
Мы выбежали на улицу. Лапы плохо слушались меня от долгого безделья, но я все равно несся вперед, через силу, через боль. Ника бежала рядом. Она молчала, просто улыбалась. Обогнав меня, она свернула с дорожки. Пробежав еще метров сто, упала в сугроб. Я подбежал и улегся рядом.
-Ух, ты какой мохнатый стал, - лепетала Ника, теребя меня за уши, за шею, за лапы. – Откормили тебя, и не расчесывали совсем, да? И не мыли, - добавила она, оглядев свои белые перчатки. – Ну-ка, ложись. Живо!
Я завалился на бок, а Ника принялась закидывать меня снегом, протирая шерсть. Я жмурился и фыркал, когда снег попадал мне на нос. Жмурился от радости, а в душе, где-то глубоко, ела неприятная мысль. Мысль о предательстве….
Я снова дома, снова с Ней. И нет пса счастливее. Мы ходим гулять, так же носимся до боли в груди, так же играем в прятки среди сугробов. Правда, теперь до леса мне приходилось идти в наморднике. Как часто ты, Человек, а, точнее, некоторые из вас, говорят, что намордник жмет собаке нос, мешает дышать и вообще. Нет, Человек, ты не знаешь. Он просто унижает. Втаптывает тебя в грязь. В грязь под твоими ногами, Человек. Ты всегда пытался побороть Других. Ты покорил лошадей, точнее – думаешь, что покорил. Ты думаешь, что приручил собак. Если бы ты знал, как ты ошибаешься…. Что ж, жить в неведении порой легче.
Прошла зима, отгремела водой и капелью весна. Пришло лето. Тогда-то я впервые понял, что моя Ника – давно уже не та Ника, которую я любил. Она изменилась. Совсем и навсегда. Нет, она не перестала гулять со мной, проводить со мной каждый свой свободный час. Просто Ника стала другой. Наверно, изменился и я. Но мое отношение к Нике не поменялось…. Наверно.
Все лето мы провели за городом. Я жил на улице в деревянной будке, от которой приятно пахло летом и смолой. Ника часто волновалась, что мне там будет холодно, или одиноко, но мне было очень хорошо и уютно в этом маленьком домишке во дворе. Каждое утро мы бегали на озеро, гуляли в лесу, валялись на песке, ловили рыбу. Ника без конца теребила меня, звала то налево, то направо. Я не успевал за ней.
У Ники было много друзей. И часто мы гуляли большой компанией. Точнее гуляли люди, а я просто не отрывал взгляда от них, следя, чтобы никто не причинил ей боли и не дотронулся до нее.
Как-то раз мы сидели возле озера. Сегодня молодежь решила устроить небольшую гулянку на природе. Развели костер, поставили палатки. В воздухе витал запах дыма, еды, чьих-то приторно-сладких духов и чего-то еще…. Я лежал возле ног Ники, положив на ее босые ступни морду, чтобы она не мерзла. Где-то совсем близко бренчала гитара, некрасивый, но дружный гам голосов вытягивал какую-то песню. Неприятный кислый запах становился все сильнее. Я хмуро поглядывал на парней, сидящих рядом. Не задумал ли кто чего плохого? Запах все ближе и ближе…. Я поднял голову, чтобы окончательно разобраться, что это за вонь.
-Что, песик, тоже хочешь? – поинтересовался у меня тощий, как доска, но длинный и жилистый детина. – На.
Он поднес к моему носу темную бутылку, и я отпрянул. Резкий, тошнотворный, кислый запах ударил в ноздри. Люди засмеялись.
-Не нравится? – ухмыльнулся парень. – Так ты не нюхай, ты пей.
Я посмотрел на Нику, та беззаветно улыбалась. Может, она не видит, что происходит? Или просто не видит в этом ничего дурного? Раз так, тогда и правда нечего бояться. Я повернул голову к говорящему и громко гавкнул. Так, без цели, просто чтобы подать звуковой сигнал.
-Ну? Попробуй.
Вдруг он опрокинул бутылку прямо мне на нос. Шипучая, мерзкая на вкус жижа залилась мне в рот. Я подскочил, отпрянув в сторону и мотая головой. Перед глазами плыли круги, а хохот вокруг был в сто крат больше. Полуслепыми глазами я выискивал Нику. Она смеялась вместе со всеми.
-Вкусно? – из темноты вновь показалось тощее лицо. – Так нам не жалко.
И снова поток коричневой жидкости опрокинулся мне на морду. Стало совсем плохо. Лапы превратились в вату, слух усилился – каждый шорох стал слышен, как гром. А они все смеялись, смеялись. Им казалось это смешным, унижать собаку…. Смеялась и Ника, и ее смех уже не был таким звонким и чистым.
Слабо понимая, что делаю, я помчался прочь. Временами я натыкался на деревья и кусты, но не останавливался и несся дальше.
Долго пробежать мне не удалось. Я скоро совсем обессилел от бега и непонятной мути в глазах и упал на траву. Мне было мерзко и больно. Мерзко от жуткой вони в носу и привкуса на губах, а больно от Ее смеха. Она смеялась, так же, как и все вокруг. Смеялась, когда меня унижали…..
Я пролежал в лесу всю ночь, стараясь скинуть с себя странную слабость и боль во всем теле. Медленно выползло солнце. Его лучи рассеивались между стволами и ветками деревьев. Я лежал, чувствуя теперь только тяжесть. Даже глаза открывались с трудом. Мои бока намокли от росы. Мне показалось, что я болен: меня бил странный озноб, то морозило, то кидало в жар. Солнце высушило траву, стало сильнее и жарче. Я не поднимался, ожидая, когда же Ника отыщет меня, примчится за мной и объяснит, почему она вела себя так…странно. Проходили часы, а ее все не было. Я стал явно ощущать голод. Перевалившись на бок, я принялся разглядывать облака. Они несли с собой дожди.
Первые тяжелые капли согнали меня с места. Я не мог больше лежать и ждать здесь. С Никой могло быть все, что угодно. Эти люди, которых она называла друзьями, могли причинить ей боль. С трудом поднявшись, я побежал. Лапы не слушались, голова и уши болели. Каждый звук эхом отдавался в моей голове. Еле-еле отличая запахи, я вышел на знакомую улицу. Толкнул лапой ворота. Они оказались незапертыми.
-Криси, ты где был? – крикнул Серж из палисадника.
Я мрачно глянул в его сторону. Возится себе в огороде, не зная, что с его дочерью. Не зная даже, где она. Собственно домой я пришел, чтобы просто поесть и отправится на поиски. Но вдруг мне в нос ударил знакомый запах. Я замер. На втором этаже….
Быстро взбежав по ступенькам, я толкнул лапами дверь. Ника спала, зарывшись в одеяло. Вся комната была наполнена тем неприятным кислым запахом. А она спокойно спала….
В ярости я схватил зубами одеяло и потянул его на себя, заскочил на кровать и принялся громко лаять на нее. Ника сонно села, стараясь понять, откуда шум.
-Крис? Вот ты где. Я как раз собиралась за тобой…. Дай мне еще минуту…, - она снова потянулась к подушке.
К глазам подбежали слезы. Я лежал, я ждал ее. Мне было больно, страшно, одиноко. Я волновался за нее, а она. В бешенстве я спихнул ее лапами с кровати. Ника, видимо, больно ударилась об пол. Она окончательно проснулась.
-Ты чего? – со слезами на глазах проговорила она. Меня впервые не тронули ее слезы. Я развернулся и убежал в сад.
V
Лето прошло. Вновь деревья обернулись золотом. Я не мог долго обижаться на Нику. Хотя обида и засела где-то во мне, показывать ее Нике я не стал. Она вроде бы снова стала прежней. Той же доброй, ласковой, веселой и спокойной девушкой, которую я знал. Но вовсе не той моей Хозяйкой, в которую я когда-то просто влюбился навсегда.
Этот год был для меня самым счастливым. Мы много гуляли, пару раз даже выезжали за город, были на специальных выставках для собак. Мне там не нравилось, жутко не нравилось, но я терпел, видя блеск в глазах Ники. Она называла меня породистым, я не понимал, что это значит, просто воспринимал, как факт.
А потом внезапно время будто сорвалось. Вот уже снова снег, снова возлюбленный Ники и моя ревность; весна с ее обычной суетой и кутерьмой, настало лето.
Я уже привык, что Ника часто плачет. Плачет и не говорит мне почему…. Это обижало, и всего-то. И вот в один из июньских дней она примчалась домой. На ее глазах не было слез – только немое отчаяние. Я не мог даже представить, чем оно могло быть вызвано. Я просто молча жалел ее, стремясь быть рядом и перенять часть ее страданий. За следующие два дня наш дом наполнился суетой – Ника укладывала вещи. Я не знал, куда мы едем. И не видел в этом ничего грустного….
И вот вокзал. Ненавижу это место! Как же я его ненавижу! Слезы Ники не давали мне покоя. Я пытался играть с ней всю дорогу до вокзала. Это же не дело плакать перед дорогой. Она улыбалась мне, глотая слезы.
Мы стояли на перроне: я, Ника и Серж. Пока погружали вещи в поезд, я спокойно ждал своей очереди. Мне уже приходилось перемещаться на подобном виде транспорта. Ника сошла вниз, крепко сжимая в ладони мой поводок. Она отвела меня в сторону, села на лужайку. Я сел возле нее и дал на всякий случай лапу. Ее это обычно веселило, а сейчас она зарыдала. Она обняла меня за шею и плакала, плакала, плакала…. Я совершенно сбился с толку. Что такое? Почему? Серж махнул рукой. Ника поднялась и подошла к отцу.
Я навсегда запомню это: как она передала поводок в его руку, как она поцеловала меня в нос, как повернулась и пошла к вагону.
Ника уехала. Уехала навсегда. Ее ожидала учеба в соседнем городе, а меня – смерть. Нет, меня никто не собирался убивать. Меня просто вновь отдавали другим хозяевам. Я был не нужен Сержу. Он отвел меня в другой дом, ушел, не обернувшись. Я остался один.
У новых хозяев я не прожил и двух месяцев. Я все время лежал и думал, думал, думал, вспоминал. Предала, бросила, обидела, ранила. Сколько боли она причинила мне за все время…. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Кровь вскипала во мне каждый раз, когда я вспоминал тот вокзал, каждый день. И я плакал, как щенок, спрятав морду в лапы. Она виновата. Только она. Она привязала меня к себе посильнее любой цепи. А потом бросила в небытие.
***
Я бегу по теплому песку. Под боком шумит река, с другого бока – железная дорога. Мне плевать, сколько времени я пробегу, сколько смогу пройти. Я найду ее. Найду, где бы Ника не была. Для собаки нет ничего священнее Запаха Хозяина. Ты не знаешь, Человек. Ты ничего не знаешь. Ты думаешь, что мы преданны, верны и без оглядки, слепо, любим тебя. Нет, Человече. Я могу ненавидеть, я могу презирать! Ты прав в одном: я слепо последую за ней, где бы она ни была. Такова уж моя участь, Хозяев не выбирают. Любить не за что – невозможно? Любить просто потому, что любишь. Не за качества и поступки, а просто за существование – вот наш удел. Я бегу вперед, меня гонит страх потерять Ее. Никогда больше не увидеть этих чудесных глаз, не услышать этого голоса. Меня не волнует, что ждет там, за поворотом. Я порву любого, кто попробует помешать мне, кто попробует помешать Ей быть счастливой. В этом суть моей жизни. Знаю, это не идеал существования. Есть другие пути, но мой – этот. Моя святыня, моя надежда, мой маяк – впереди. Он у меня есть, и пока кровь не остыла в моих собачьих венах, я буду следовать за ней. Даже если она этого не захочет. Вы в ответе за тех, кого приручили. Мы - в ответе за тех, кому доверились. Да будет так. Всегда. И пока я бегу.
Автор/авторы: Eridan Nienor
Рейтинг: G
Жанр: рассказ-воспомнинани
Размер: mini
Краткое описание: небольшое воспоминание и философия жизни одной собаки
читать дальше***
Вы думаете, что мы видим мир черно-белым и верх ногами. Вы – умные существа – считаете, что мы не понимаем вашей речи. Однако же это не так. Я способен оценить невинность свежей листвы на весенних деревьях, способен увидеть пышную, густую августовскую зелень. Я не только могу понять каждое ваше слово – я в состоянии оценить его тембр и понять, что же вы чувствуете. И ты, о, великий Человек, не можешь это принять!
Ваши боги милосердны к вам, вы чтите их и любите, по сути, не за что. Наш бог – это наш Хозяин. Хозяином мы зовем человека с вашей наводки. Для нас – это бог, которого мы любим, порой не за что…. У нас свои боги, у нас свои святыни. Правда, в отличии от тебя, Человек, святыня у нас одна – запах Бога.
Мои лапы легко ступают по мокрому асфальту. Я могу стерпеть и намордник на носу, и жесткий ошейник, впивающийся в шею. Я не могу терпеть твое предательство, Человек. Мы идем по городу. Мимо нас шумят машины, спешат люди. А я иду возле ноги человека, нет, не хозяина. Мужчина по имени Серж просто отец моего бога…. Сегодня я иду с ним, и я в отчаянии, потому что нет никакого выхода. Поднимаю глаза и смотрю на Сержа – он спокоен и сдержан. В ушах у него наушники. Конечно, он даже не видит сейчас моих глаз. О, Человече, как много ты бы увидел в них, если бы захотел….
I
Я помню свое детство. Все, начиная с теплого бока матери и первого молока. А для тебя, великий человек, это недоступно. В яркое сентябрьское утро я впервые познакомился с Ней. Мой бог, мой Хозяин! Мы ведь сразу чувствуем, кто хозяин. Это была девчонка. Маленькая девчонка, одиннадцати лет от роду. И я – щенок, которому едва минул месяц. Мы смотрели друг на друга и понимали, что это навсегда. Это не любовь, это – больше. Первую ночь, что я пробыл без матери, я провел под теплой рукой у этой девчонки. Ее звали Ника, и эти четыре буквы для меня были божественной музыкой. Она часто звала какого-то Криса, и только потом я понял, что Крис - это я. Только эта божественная Ника могла придумать такое имя! Сколько раз я благодарил небо за свое имя, каждый раз лежа подле кровати своей милой богини.
Счастливее того времени не было ничего в моей жизни! Ника была со мной каждый день, каждый час. И мне, маленькому комочку шерсти с несформировавшимися еще мягкими ушами домиком, больше не нужно было ничего. Лишь бы она почаще произносила мое имя своим чудным звонким голосом. Стояли теплые дни; почти все светлое время суток мы находились на воздухе, валялись на траве, бегали по росе. Ника научила меня плавать.
А потом внезапно все прошло. Воздух похолодел. Он был острым и влажным, от него пахло водой и грустью. Утром я, как всегда, просыпался спозаранку и сидел возле кровати Ники, ожидая, когда же ее бесподобные серые глаза посмотрят на меня, рассмеются, а теплые руки возьмут к себе на кровать. Глаза открывались, улыбались, но потом она просто трепала меня по голове и уходила. До середины дня моей Ники не было со мной, и я скучал один в пустой квартире. Она приходила, и моей радости не было предела. Ника радовалась вместе со мной, говорила что-то про школу, что теперь мы меньше времени будем вот так гулять и куражиться на лужайках и в лесу. И все равно я любил ее больше всех на свете. Больше солнца, больше яркого неба и огромного раскрытого, подобно зонту, мира.
В те редкие дни, когда Ника никуда не уходила утром, я был с ней. Мы бродили по узким городским улочкам. Я часто играл с другими щенками, подобными мне, но никогда подобные игры не могли заменить мне радости общения с Никой. А потом она начала меня учить. Человек называет это дрессировкой, но я не вижу ничего особенного в том, чтобы дать лапу за кусочек печенья, сесть или лечь. К тому же, видя, как радует это мою драгоценную хозяйку, я готов был подавать любую из, доступных мне, четырех лап, садиться, ложиться, вставать, повторять все снова….
В один из ярких желтых дней мы долго бродили по парку, спустились в лес. Ника рассказывала мне обо всем, о чем думала, и я был жутко горд тем, что она считает меня достойным своих мыслей. Мы шли все дальше и дальше, уходили в приятную сырую прохладу осеннего леса. Я никогда не перечил Ей, считая, что раз Она что-то делает, значит, так оно и нужно. Но сейчас мне стало не по себе: так далеко в городской бор мы еще не забродили. Внезапно звенящую в сумерках тишину разорвал жуткий лай. «Чужой, уходи, уходи, я уже приближаюсь!» - рычал несущийся к нам огромный черный пес. За всю свою жизнь я не видел собаки, больше своей матери. Мчащийся к нам зверь был намного выше, больше и страшнее. Ника, моя бесстрашная Ника, которая могла защитить меня от всего на свете, теперь боялась. Я плохо представлял, что делаю, и что будет потом. Я просто должен был защитить Ее. Из всех своих щенячьих сил. И я дрался. Дрался, как умел. Я не чувствовал боли. Ее заменил дикий, неописуемый страх. Страх за собственную шкуру и за Хозяйку. Пес ушел. Не думаю, что его испугал я. Просто мы с Никой стали ему не интересны, или может он услышал голос своего Хозяина. Ника плакала. Плакала и гладила меня по голове, а у меня не было сил подняться и утешить ее. И за это я себя ненавидел.
***
Улицы, переходы, тротуары…. Может, я вижу это все в последний раз? Может, меня увезут отсюда далеко-далеко. Грустный дождь забарабанил по асфальту. Моей шерсти коснулись первые ноябрьские капли. Я нарочно иду медленнее, Серж тоже замедляет шаг. Интересно, может быть, он понимает? Понимает, что я хочу попрощаться с этими местами? А, нет. Просто светофор….
Вот скамейка. На ней мы с Никой как-то ели мороженое. Я весь испачкался в белой вкусной массе, а она смеялась надо мной. А вот под тем мостиком, возле широкого фонтана, мы как-то купались. А потом нас ругал человек в форме…. Каждый метр этой улицы, улицы, на которой я прожил все четыре свои года, просто дышал жизнью. Ушедшей жизнью, которая навсегда останется только в моей памяти. Я ухожу, и неизвестно, вернусь или нет.
Сколько нас, Человек, ты уводишь, заставляешь страдать, отрывая от привычных и любимых мест и людей? Часто ли, оставляя одного из нас, ты оборачивался? Часто ли видел глаза того, кого продал, отдал, бросил? Конечно, не видел. Не видел, человече, потому, что тебе никогда не хватит сил обернуться, остановиться, вспомнить…. Тебе никогда не хватит мужества попробовать снова, найти другой выход, постараться взять на себя ответственность. «Мы в ответе за тех, кого приручили», - сказал как-то один из вас. Сказал, а вы забыли. А жаль….
II
Я помню боль. Я помню слезы. Слезы Ники я видел каждый час, каждый день. Я лежал, спрятав голову под ее ладошку, и молчал, понимая, что она плачет из-за меня. Что это моя вина, мои слезы. У меня болела лапа, было порвано плечо. Я едва мог дышать, но меня это не волновало и не пугало так, как пугали слезы моей драгоценной Ники. Я спал, просыпался, снова забывался во сне, и неизменно, открывая глаза, видел рядом Ее. И мне было стыдно, что тратит на меня так много времени.
Я пролежал так около недели, каждый раз стыдясь и радуясь тому, что моя драгоценная Хозяйка не отходит от меня. Не зная, как меня развлечь, она читала мне книжки. Я понимал каждое ее слово, ловил каждую интонацию. Порой слова расплывались в моей больной голове темными кругами, порой были настолько ясно белыми, что я невольно пугался этой четкости. Я пожалел, что являюсь обладателем самых больших ушей, как говорил Ника. Она называла меня летучей мышью, и я был горд этим. Я слабо понимал, что такое летучая мышь, но считал, что, раз Нике это создание так нравится, значит, оно просто великолепно.
Уши – самое слабое мое место. И думаю, так не только у меня. Слух собаки – самый острый. При болезни я ощущал каждый звук почти физически. Каждая моя рана трепетала от любого резкого звука.
Все прошло, все вернулось в свое русло. Ника, болтая со мной как-то, рассказала мне о том, что есть каникулы, а есть - школа, где их учат. Я не понял, чему именно можно еще научить мою Нику. Мою умную, добрую, красивую и веселую Нику. Понял я одно: каникулы – лучшее время на свете. Тогда мы можем быть вместе почти каждый час. И вот одну осеннюю неделю она могла отдохнуть и провести ее со мной. Мы любили выходить на берег реки, разводить костер и носиться по желтым листьям, закапываться в них с головой, прыгать в ледяную осеннюю воду, а потом, дрожа от холода, греться у костра. И лежать на груде сухих листьев и смотреть на огромное, неистово синее небо.
Я был счастлив, я был уверен, что счастлива и Она.
Каникулы кончились, потом кончилось и золотое время. Однажды, выходя утром на улицу, я замер. С неба падали не привычные мне желтые листья, а былые перья. Я хотел спросить у Ники, кто распотрошил столько птиц, что их перья до сих пор летят с неба на нас. Только потом понял, что Ника не понимает моего языка, а вид у меня сейчас довольно-таки глупый. Ника рассмеялась. Сколько я ее знал, она никогда не боялась выражать эмоции: если ей было весело, она смеялась, если грустно – плакала навзрыд. И вот сейчас я насмешил ее, и она хохотала.
-Это снег, глупый. Осенью с неба лилась вода, а теперь она замерзла и падает снегом. Ну, помнишь, как в морозильнике?
Как в морозильнике я помнил очень хорошо. В это ужасное холодное место, покрытое белым пухом, меня завлек потрясающий запах баранины. Запах шел из большого белого ящика, открыть его носом не составило особого труда, однако же выйти оттуда самостоятельно мне не удалось. Дверь захлопнулась и я остался внутри. Мне оставалось только, презирая себя за трусость, жалобно подвывать и звать свою Нику….
-Ну? Чего расквасился? Догоняй! Еще немец называется.
Она побежала вперед, раскидывая ногами горки белого снега. Я бросился следом, чувствуя, как холод прижимается к лапам, наддавая скорости.
Время шло, я взрослел и рос. Ника тоже взрослела, становясь все красивее и красивее. Когда мне исполнилось два года, Ей, по человеческим меркам, было шестнадцать. Если переводить наш, собачий возраст, на ваш расчет, то мы с Никой были почти ровесниками. Но, несмотря на это, моя Хозяйка стала уходить от меня все чаще и чаще. Я впервые столкнулся с ревностью. Видя, как она уходит с оравой подружек, сердце обливалось кровью. Она не забывала обо мне, нет. Мы также ходили гулять, стабильно утром и вечером. Но теперь она просто молча ходила рядом, уткнувшись в телефон, или заткнув наушниками уши. И все равно я продолжал любить ее. И не представлял себе лучшей участи.
Однажды Ника вернулась домой вся в слезах. Обычно она звала меня, но в тот день молча проскочила в свою комнату. Я не осмелился подойти к ней. Просто стоял под дверью, прижавшись носом, и вдыхал ее запах, стараясь передать частичку себя туда. Я так и уснул под дверью, так и не дождавшись, когда Ника выйдет. Я ждал ее на следующее утро, но и утром она не вышла. Показалась в прихожей она только к вечеру. Слабо улыбнулась мне и закрылась в ванной. О, как я хотел хотя бы на секунду проникнуть в ее мысли, понять, что ее тревожит и постараться помочь.
Ника вновь ушла из дома. Я провел в квартире ужасный, тревожный день, вздрагивая от каждого шороха. Я ждал Ее, но когда она пришла, мне снова не удалось узнать, что стряслось. В тот день я гулял с Сержем….
***
Странные люди…. Зачем мне их мясо? Зачем мне вообще жить? Зачем мне жить здесь? Вот уже третий час я смотрю на миску с вареным мясом, услужливо поставленную передо мной каким-то мальчишкой. Он долго гладил меня по голове, называя каким-то Рейвом. Странно, неужели он не знает, что у меня другое имя? Серж ушел, оставив меня здесь. Ушел, вжав голову в плечи и ни разу не обернувшись. Конечно, ему страшно обернуться. Страшно, потому, что он увидит в моих глазах все….
Теперь я должен жить здесь. На другой планете, в другом мире. Где-то шумит море…. Как мы с Никой мечтали его увидеть. Моя драгоценная, моя замечательная Ника! Прости меня! Я не знаю, что я сделал не правильно, в чем я перед тобой так провинился, что ты теперь не хочешь меня видеть. Если бы я смог снова вернуться к тебе, я бы вел себя по-другому. Я бы ни отходил от тебя ни на шаг, я бы пил твои слезы, я слушал каждое твое слово, делал бы все, что бы ты не попросила.
Мне бы только один раз увидеть тебя. Мельком, на улице. Хотя бы раз увидеть твои чудные, ясные глаза, услышать твой голос, понять, что у тебя все хорошо.
Нацепив поводок, ведут на улицу. Я не против, но и не за. Иду, куда ведут. В глазах мальчишки столько радости…. А я ничего не могу дать ему взамен. Знаешь ли ты, Человек, что собаки тоже могут плакать? Знаешь ли ты, что значат собачьи слезы? Это не капризы и не прихоти. Это – горе, которого тебе, да помогут Твои боги, не узнать никогда…. Знаешь ли ты, о Великий Человек, что такое наша душа? Конечно, нет. Иначе обернулся бы тогда, оставляя меня здесь.
III
Ника снова проплакала в комнате весь вечер, а я вновь просидел у нее под дверью. Потом мне удалось проникнуть в комнату. Я улегся у ее жутко холодных ног, положил морду на босые ноги. Она трепала меня за ухо и плакала. Никогда прежде я не видел Нику такой. Я вглядывался в Ее глаза, но так и не мог понять причины ее слез. Дрожащим голосом Ника называла меня умной, хорошей собакой, но я так и не мог понять, что же во мне такого хорошего, если я не могу ей помочь. Тихо поскуливая я улегся на пол. Я решил просто подождать, когда она сама расскажет мне, что случилось.
Ника так и не рассказала. У нее зазвонил телефон. Никогда не понимал, зачем людям нужно это странное устройство. На него моя Ника порой тратила больше внимания, чем на меня. Поговорив с кем-то, она выскочила из комнаты. Я вышел следом, надеясь, что она возьмет меня с собой. Ника часто так делала: когда выходила куда-то поздно вечером, брала меня с собой. Но в тот день она ушла, недостаточно сильно захлопнув двери. Я посчитал своим долгом сидеть возле полуоткрытой двери и охранять. Все-таки войти мог кто угодно.
Просидеть долго мне не удалось. Я лежал, валялся на спине, играл с собственным хвостом. Постепенно темнело, а Ники все не было и не было. Я не выдержал. Я вышел в подъезд, что раньше никогда сам не делал, и спустился на улицу. Запах Ники яркой ленточкой вился между домов, вел через парк вдоль пруда. Я не чувствовал ничего больше, кроме этого запаха, который я узнаю из тысячи.
И я нашел Ее. Ника стояла на дорожке. Рядом с ней стоял какой-то парень. Я прежде никогда не видел его, но сразу понял, что Ника плакала из-за него. А еще я понял, что Ника любит его. Не так, как меня. Возможно, даже сильнее. Но совершенно по-другому…. Она смотрела на него мокрыми от слез глазами. Смотрела влюбленными глазами, а он не видел этого. Он смотрел сквозь, и в его глазах было пренебрежение и отвращение. Я не мог оторвать от них обоих взгляда и не слышал их слов. Говорила Ника, она говорила много и быстро, но парень совершенно ее не слушал. Я притаился за колесом машины, немного успокоившись и решив дождаться ее.
А Ника все говорила и говорила, а парень не слушал ее. Он злился, и даже я это чувствовал. И вдруг внезапно он резко поднял руку и с размаху ударил Нику по щеке. Я весь подобрался. Никто не смеет поднимать руку на мою Хозяйку. Я выскочил из-за машины, слабо понимая, что делаю. Вылетев на дорожку, я прыгнул и вцепился зубами в эту руку, посмевшую ударить Ее. Закричала Ника, она звала меня, но я не мог откликнуться. Ярость захватывала меня. Мои любимые руки схватили ошейник и потянули, мои любимые ладони заколотили меня по спине. Я с трудом разжал челюсти, выпуская вопящего юношу на свободу. Он обхватил руку. Запах крови ударил мне в нос,
запутал разум. Ника вела меня прочь. Я не слышал, что он кричал нам вслед. А кричал он много и громко, и это были вовсе не комплименты в мой адрес.
Мы вернулись домой. Ника велела мне идти на место, по ее лицу снова текли слезы. Я послушно лег на коврик, вполне довольный своими действиями. Ника о чем-то долго и громко говорила с родителями, я слабо соображал, что именно она говорит. В комнату вошел Серж. Он присел возле меня, взял за морду и повернул мою голову к себе.
-Эх ты, - произнес он. Похлопал по лапе и ушел.
Ника подошла следом, взглянула на меня, но не подошла.
На следующий день к нам пришел тот самый парень, которого я рвал накануне. Он был не один, видимо, с матерью. Вышла Ника и Серж, они долго что-то обсуждали, кричали, снова были слезы…. Я не понимал, что происходит, но знал, что снова вцеплюсь в этого человека, если он попробует причинить Нике боль. Все четверо вошли в комнату и встали вокруг меня. Прижав уши. Я исподлобья смотрел на пришельцев. Ника снова плакала, но теперь беззвучно. Она улеглась рядом, положив свое мокрое лицо мне на плечо, и заговорила. Она рассказала мне все. Все, что тревожило, болело, саднило, все, что причиняло ей боль. Рассказала, как влюбилась в парня, как долго не могла обратить на себя его внимание, как недолго была счастлива, когда они были вместе. И как он предал ее, заставив ее страдать. Все эти слезы, пролитые за закрытыми дверями комнаты, были по этому ничтожеству, который посмел ударить мою Нику. Он нашел себе новую подружку, а Нику позабыл. И потом еще осмеливался приближаться к ней…
Я лежал, уткнувшись носом в лапы, и плакал. Это были слезы ревности. Дикой, еще детской собачей ревности, которая раздирала меня с того самого момента, как я впервые увидел Нику с телефоном, от которого она не отрывалась….
Ника заговорила вновь. Как выяснилось, я порвал этой мрази руку. Меня это не удивило: конечно, я ведь старался. И теперь отец парня настаивает на моем убийстве, ну или, на крайний случай, на моем отъезде из этого района города. Я не понимал, что это значит. Тогда еще не понимал… Не понял я и что значат ее слова: я тебя обязательно найду….
Я сидел в багажнике машины совершенно один. Машина отъезжала, уже отъезжала, а Ника все еще стояла на улице под проливным дождем. Она стояла неподвижно и глядела на меня. От ее ясного, прямого и горького взгляда я не мог найти себе места. Машина уезжала, она увозила меня от Нее. Я смотрел, как фигурка Ники отдаляется, как ее обнимает Серж, как она плачет у него на плече. Повернувшись, я посмотрел вперед. Бесконечная улица…. В отчаянии и непонимании я громко закричал.
-А ну фу, - бросил водитель, с опаской посмотрев на меня.
Я опешил. Куда меня везут? И почему… без Нее?
Потянулись странные, долгие, невыносимые дни. Я лежал в вольере, из которого открывался просмотр на всю улицу. Я расположился так, чтобы видеть каждого, кто появлялся на этой улице. «Я тебя обязательно найду…» - эти слова били меня по сознанию. И я ждал. Ведь Она обещала.
Неподалеку от вольера был дом. Там жили люди: мужчина, женщина и две их дочки. Порой они подходили к вольеру и звали меня, но я не хотел подходить к ним. Меня съедала тоска.
Знаешь ли ты, Человече, что такое тоска? Знаешь ли ты, что это, когда огромный горький ком сжимает твое горло и не дает дышать? Знаешь ли ты, каково это, подскакивать от каждого шороха в надежде….
Проходили месяцы, а я все лежал. Мне приносили еду, она была настолько ароматной, что есть ее не хотелось. Нежные детские ладони касались моей шерсти, но я молчал, не поднимая головы. «Я тебя обязательно найду!», «Я тебя обязательно найду!», «Я найду тебя»….
***
Скажи, что чувствуешь ты, когда садится солнце? Что завтра оно снова поднимется? Тогда тебе не понять, что это, когда ясно ощущаешь, что солнце не встало. Настало утро, но без него. Я жил без Ники. Да что там жил – я выживал без нее. Час за часом, день за днем. Все горше и горше, все страшнее и страшнее…. Я искал в толпе ее глаза, я жадно втягивал в себя воздух, стараясь найти ее запах. Но я уже не ждал. Не ждал, как тогда. Зачем? Она не дала мне надежды, она не дала обещания. Пару раз я видел Сержа. Проходил неподалеку от нас, по другой стороне улицы. К нему я не питаю никаких чувств: ни привязанности, ни злобы. Просто немного странно….
Я видел этот перрон, видел этот поезд. Видел, как Нику увозил этот железный змей. Увозил, забирал, отрывал… Она плакала, обнимая меня. Плакала и молчала. Она не сказала, что вернется. Не сказала, что любит, не сказала, что не забудет…. Ника просто прощалась со мной. Прощалась навсегда. Поезд ушел, оставив перрон и меня вместе с ним, увозя Нику. Я помню, как рванул поводок, помню, как понесся вперед, за ним. Знаю, что не догоню, знаю, не хватит сил, но….
Резкий окрик заставил меня остановиться. Серж…. Почему-то я не могу ослушаться его. Я медленно плетусь обратно, то и дело оборачиваясь. А он сел напротив меня, поправляя ошейник.
-Идем, бедолага, - произнес сухо. – Все будет хорошо.
О, как бы я хотел услышать это от Ники! Тогда бы я поверил, пусть даже и в иллюзию, но поверил бы. И жил. Наверное…
IV
У меня заболели лапы. Наверно, потому, что почти не хожу. Я по-прежнему лежу, глядя на дорогу. Прошло двести пятнадцать дней…. Двести пятнадцать дней без Ники. А я все еще живу…. Существую. И жду.
Я помню тот день, валил снег. Его было так много и он был таким мягким…. Будто предупреждал, что что-то сегодня случится…. Я услышал скрип, и замер от восторга. Так ходила только она. Подняв морду, стершимися от надзора за дорогой глазами я впился в белый поворот. Еще немного, еще секунда….
Хрупкая девичья фигурка появилась на дороге. Темные волнистые волосы, бьющиеся по плечам, лучистые глаза, легкий шаг. С бешенным лаем я кинулся к решетке, опершись на нее лапами. Я пытался привлечь к себе внимание, любыми силами, она должна понять, что я еще жив, я еще помню!
Ника бросилась к вольеру ничуть не медленнее меня. Она упала в снег, протягивая сквозь прутья свои тонкие пальцы, дотрагиваясь до моего носа, глаз, ушей. А я целовал ее руки, везде, где мог дотянуться.
-Подожди еще немного, - дрожащим голосом произнесла она, поднимаясь. – Еще немного!
Ника обошла вольер и толкнула широкие ворота. На крыльце появился хозяин дома. Я был уверен, что он встанет на пути Ники. Я кинулся к другой стенке вольера – пусть поймет, что я еще жив, что я ожил, когда вернулась Она. Ему ничего не надо было объяснять. Он просто молча сдвинул засов с моей клетки. Сколько раз я представлял себе этот миг: когда она придет за мной, а я кинусь к ней навстречу. Но сейчас что-то держало меня на месте. Я подскочил к дверце и осел на задние лапы. Но почему? Она не предала меня, она сказала, что придет – и пришла. Тогда почему я не верю?
-Крис…, -тихо, одними губами произнесла Ника, опускаясь на колени возле вольера.
Что же делаю, я снова заставляю ее бояться. Я кинулся вперед, подумав напоследок, что могу сбить ее. Ника засмеялась – как давно я не слышал ее смеха. Такого замечательного, звонкого, чистого смеха. Краем глаза я заметил, что на крыльце стоят уже и две девчонки с родителями. Девчонки не понимают, их отец – улыбается.
Мы выбежали на улицу. Лапы плохо слушались меня от долгого безделья, но я все равно несся вперед, через силу, через боль. Ника бежала рядом. Она молчала, просто улыбалась. Обогнав меня, она свернула с дорожки. Пробежав еще метров сто, упала в сугроб. Я подбежал и улегся рядом.
-Ух, ты какой мохнатый стал, - лепетала Ника, теребя меня за уши, за шею, за лапы. – Откормили тебя, и не расчесывали совсем, да? И не мыли, - добавила она, оглядев свои белые перчатки. – Ну-ка, ложись. Живо!
Я завалился на бок, а Ника принялась закидывать меня снегом, протирая шерсть. Я жмурился и фыркал, когда снег попадал мне на нос. Жмурился от радости, а в душе, где-то глубоко, ела неприятная мысль. Мысль о предательстве….
Я снова дома, снова с Ней. И нет пса счастливее. Мы ходим гулять, так же носимся до боли в груди, так же играем в прятки среди сугробов. Правда, теперь до леса мне приходилось идти в наморднике. Как часто ты, Человек, а, точнее, некоторые из вас, говорят, что намордник жмет собаке нос, мешает дышать и вообще. Нет, Человек, ты не знаешь. Он просто унижает. Втаптывает тебя в грязь. В грязь под твоими ногами, Человек. Ты всегда пытался побороть Других. Ты покорил лошадей, точнее – думаешь, что покорил. Ты думаешь, что приручил собак. Если бы ты знал, как ты ошибаешься…. Что ж, жить в неведении порой легче.
Прошла зима, отгремела водой и капелью весна. Пришло лето. Тогда-то я впервые понял, что моя Ника – давно уже не та Ника, которую я любил. Она изменилась. Совсем и навсегда. Нет, она не перестала гулять со мной, проводить со мной каждый свой свободный час. Просто Ника стала другой. Наверно, изменился и я. Но мое отношение к Нике не поменялось…. Наверно.
Все лето мы провели за городом. Я жил на улице в деревянной будке, от которой приятно пахло летом и смолой. Ника часто волновалась, что мне там будет холодно, или одиноко, но мне было очень хорошо и уютно в этом маленьком домишке во дворе. Каждое утро мы бегали на озеро, гуляли в лесу, валялись на песке, ловили рыбу. Ника без конца теребила меня, звала то налево, то направо. Я не успевал за ней.
У Ники было много друзей. И часто мы гуляли большой компанией. Точнее гуляли люди, а я просто не отрывал взгляда от них, следя, чтобы никто не причинил ей боли и не дотронулся до нее.
Как-то раз мы сидели возле озера. Сегодня молодежь решила устроить небольшую гулянку на природе. Развели костер, поставили палатки. В воздухе витал запах дыма, еды, чьих-то приторно-сладких духов и чего-то еще…. Я лежал возле ног Ники, положив на ее босые ступни морду, чтобы она не мерзла. Где-то совсем близко бренчала гитара, некрасивый, но дружный гам голосов вытягивал какую-то песню. Неприятный кислый запах становился все сильнее. Я хмуро поглядывал на парней, сидящих рядом. Не задумал ли кто чего плохого? Запах все ближе и ближе…. Я поднял голову, чтобы окончательно разобраться, что это за вонь.
-Что, песик, тоже хочешь? – поинтересовался у меня тощий, как доска, но длинный и жилистый детина. – На.
Он поднес к моему носу темную бутылку, и я отпрянул. Резкий, тошнотворный, кислый запах ударил в ноздри. Люди засмеялись.
-Не нравится? – ухмыльнулся парень. – Так ты не нюхай, ты пей.
Я посмотрел на Нику, та беззаветно улыбалась. Может, она не видит, что происходит? Или просто не видит в этом ничего дурного? Раз так, тогда и правда нечего бояться. Я повернул голову к говорящему и громко гавкнул. Так, без цели, просто чтобы подать звуковой сигнал.
-Ну? Попробуй.
Вдруг он опрокинул бутылку прямо мне на нос. Шипучая, мерзкая на вкус жижа залилась мне в рот. Я подскочил, отпрянув в сторону и мотая головой. Перед глазами плыли круги, а хохот вокруг был в сто крат больше. Полуслепыми глазами я выискивал Нику. Она смеялась вместе со всеми.
-Вкусно? – из темноты вновь показалось тощее лицо. – Так нам не жалко.
И снова поток коричневой жидкости опрокинулся мне на морду. Стало совсем плохо. Лапы превратились в вату, слух усилился – каждый шорох стал слышен, как гром. А они все смеялись, смеялись. Им казалось это смешным, унижать собаку…. Смеялась и Ника, и ее смех уже не был таким звонким и чистым.
Слабо понимая, что делаю, я помчался прочь. Временами я натыкался на деревья и кусты, но не останавливался и несся дальше.
Долго пробежать мне не удалось. Я скоро совсем обессилел от бега и непонятной мути в глазах и упал на траву. Мне было мерзко и больно. Мерзко от жуткой вони в носу и привкуса на губах, а больно от Ее смеха. Она смеялась, так же, как и все вокруг. Смеялась, когда меня унижали…..
Я пролежал в лесу всю ночь, стараясь скинуть с себя странную слабость и боль во всем теле. Медленно выползло солнце. Его лучи рассеивались между стволами и ветками деревьев. Я лежал, чувствуя теперь только тяжесть. Даже глаза открывались с трудом. Мои бока намокли от росы. Мне показалось, что я болен: меня бил странный озноб, то морозило, то кидало в жар. Солнце высушило траву, стало сильнее и жарче. Я не поднимался, ожидая, когда же Ника отыщет меня, примчится за мной и объяснит, почему она вела себя так…странно. Проходили часы, а ее все не было. Я стал явно ощущать голод. Перевалившись на бок, я принялся разглядывать облака. Они несли с собой дожди.
Первые тяжелые капли согнали меня с места. Я не мог больше лежать и ждать здесь. С Никой могло быть все, что угодно. Эти люди, которых она называла друзьями, могли причинить ей боль. С трудом поднявшись, я побежал. Лапы не слушались, голова и уши болели. Каждый звук эхом отдавался в моей голове. Еле-еле отличая запахи, я вышел на знакомую улицу. Толкнул лапой ворота. Они оказались незапертыми.
-Криси, ты где был? – крикнул Серж из палисадника.
Я мрачно глянул в его сторону. Возится себе в огороде, не зная, что с его дочерью. Не зная даже, где она. Собственно домой я пришел, чтобы просто поесть и отправится на поиски. Но вдруг мне в нос ударил знакомый запах. Я замер. На втором этаже….
Быстро взбежав по ступенькам, я толкнул лапами дверь. Ника спала, зарывшись в одеяло. Вся комната была наполнена тем неприятным кислым запахом. А она спокойно спала….
В ярости я схватил зубами одеяло и потянул его на себя, заскочил на кровать и принялся громко лаять на нее. Ника сонно села, стараясь понять, откуда шум.
-Крис? Вот ты где. Я как раз собиралась за тобой…. Дай мне еще минуту…, - она снова потянулась к подушке.
К глазам подбежали слезы. Я лежал, я ждал ее. Мне было больно, страшно, одиноко. Я волновался за нее, а она. В бешенстве я спихнул ее лапами с кровати. Ника, видимо, больно ударилась об пол. Она окончательно проснулась.
-Ты чего? – со слезами на глазах проговорила она. Меня впервые не тронули ее слезы. Я развернулся и убежал в сад.
V
Лето прошло. Вновь деревья обернулись золотом. Я не мог долго обижаться на Нику. Хотя обида и засела где-то во мне, показывать ее Нике я не стал. Она вроде бы снова стала прежней. Той же доброй, ласковой, веселой и спокойной девушкой, которую я знал. Но вовсе не той моей Хозяйкой, в которую я когда-то просто влюбился навсегда.
Этот год был для меня самым счастливым. Мы много гуляли, пару раз даже выезжали за город, были на специальных выставках для собак. Мне там не нравилось, жутко не нравилось, но я терпел, видя блеск в глазах Ники. Она называла меня породистым, я не понимал, что это значит, просто воспринимал, как факт.
А потом внезапно время будто сорвалось. Вот уже снова снег, снова возлюбленный Ники и моя ревность; весна с ее обычной суетой и кутерьмой, настало лето.
Я уже привык, что Ника часто плачет. Плачет и не говорит мне почему…. Это обижало, и всего-то. И вот в один из июньских дней она примчалась домой. На ее глазах не было слез – только немое отчаяние. Я не мог даже представить, чем оно могло быть вызвано. Я просто молча жалел ее, стремясь быть рядом и перенять часть ее страданий. За следующие два дня наш дом наполнился суетой – Ника укладывала вещи. Я не знал, куда мы едем. И не видел в этом ничего грустного….
И вот вокзал. Ненавижу это место! Как же я его ненавижу! Слезы Ники не давали мне покоя. Я пытался играть с ней всю дорогу до вокзала. Это же не дело плакать перед дорогой. Она улыбалась мне, глотая слезы.
Мы стояли на перроне: я, Ника и Серж. Пока погружали вещи в поезд, я спокойно ждал своей очереди. Мне уже приходилось перемещаться на подобном виде транспорта. Ника сошла вниз, крепко сжимая в ладони мой поводок. Она отвела меня в сторону, села на лужайку. Я сел возле нее и дал на всякий случай лапу. Ее это обычно веселило, а сейчас она зарыдала. Она обняла меня за шею и плакала, плакала, плакала…. Я совершенно сбился с толку. Что такое? Почему? Серж махнул рукой. Ника поднялась и подошла к отцу.
Я навсегда запомню это: как она передала поводок в его руку, как она поцеловала меня в нос, как повернулась и пошла к вагону.
Ника уехала. Уехала навсегда. Ее ожидала учеба в соседнем городе, а меня – смерть. Нет, меня никто не собирался убивать. Меня просто вновь отдавали другим хозяевам. Я был не нужен Сержу. Он отвел меня в другой дом, ушел, не обернувшись. Я остался один.
У новых хозяев я не прожил и двух месяцев. Я все время лежал и думал, думал, думал, вспоминал. Предала, бросила, обидела, ранила. Сколько боли она причинила мне за все время…. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Кровь вскипала во мне каждый раз, когда я вспоминал тот вокзал, каждый день. И я плакал, как щенок, спрятав морду в лапы. Она виновата. Только она. Она привязала меня к себе посильнее любой цепи. А потом бросила в небытие.
***
Я бегу по теплому песку. Под боком шумит река, с другого бока – железная дорога. Мне плевать, сколько времени я пробегу, сколько смогу пройти. Я найду ее. Найду, где бы Ника не была. Для собаки нет ничего священнее Запаха Хозяина. Ты не знаешь, Человек. Ты ничего не знаешь. Ты думаешь, что мы преданны, верны и без оглядки, слепо, любим тебя. Нет, Человече. Я могу ненавидеть, я могу презирать! Ты прав в одном: я слепо последую за ней, где бы она ни была. Такова уж моя участь, Хозяев не выбирают. Любить не за что – невозможно? Любить просто потому, что любишь. Не за качества и поступки, а просто за существование – вот наш удел. Я бегу вперед, меня гонит страх потерять Ее. Никогда больше не увидеть этих чудесных глаз, не услышать этого голоса. Меня не волнует, что ждет там, за поворотом. Я порву любого, кто попробует помешать мне, кто попробует помешать Ей быть счастливой. В этом суть моей жизни. Знаю, это не идеал существования. Есть другие пути, но мой – этот. Моя святыня, моя надежда, мой маяк – впереди. Он у меня есть, и пока кровь не остыла в моих собачьих венах, я буду следовать за ней. Даже если она этого не захочет. Вы в ответе за тех, кого приручили. Мы - в ответе за тех, кому доверились. Да будет так. Всегда. И пока я бегу.
